Замолчу.
Глаза прикрою.
Видно с мёртвым никогда
не срастается живое.
Почему же до сих пор,
для чего – и сам не знаю,
вспоминая этот вздор,
строчки эти, как укор
повторяю, повторяю…
* * *
Вера без любви…
Любовь без веры…
Слишком равноценные химеры
скудной изощренности ума.
И не позавидуешь мессии,
если он появится в России.
Дайте всё и сразу –
задарма.
Ну а мы проверим –
всё ли дали,
мы достанем старые медали
“За Берлин”, “За Прагу”,
“За Чечню”,
вспомним, что ни разу не бряцали
танками по вашим авеню,
времена Очакова и Крыма…
Господи,
о, как невыносимо
верить, и любить свою страну.
* * *
Ну, чем я виноват,
коль с некоторых пор
стихам взбрело звучать
под струнный перебор?
И в чём же я не прав,
мелодией скрепив,
на струны нанизав
сквозной речитатив?
Не помню ни черта.
Не знаю хоть убей,
где пролегла черта
оседлости моей,
размежевав страну,
где время словно мёд
течёт, как в старину,
не попадая в рот,
где на небо взглянув,
ты шепчешь иногда –
“Редеет облаков
летучая гряда”
* * *
Ничего от прохожих не пряча
навсегда покосилась ограда,
и под вечер зелёная дача
растворяется в зелени сада.
Лишь горят три окна по фасаду,
три бессонных окна по фасаду.
До утра, как маяк у залива,
только ровно горит,
не мигая.
Человек, или очень счастливый,
или очень несчастный, не знаю,
до рассвета глаза не смыкает,
бесполезную книгу листает.
Или спит, задремав над страницей,
оттого то видать и не слышит –
мотылёк в его стёкла стучится,
семенит мелкий дождик по крыше…
Нам и счастье даруется свыше,
и несчастье даруется свыше.
* * *
Как много паутины на кустах.
Туман к теплу и солнечной погоде.
Прозрачный лес грибницею пропах
и сыростью.
И лето на исходе,
но на прощанье балует теплом
и этой невесомой паутиной.
Вдоль просеки трухлявый бурелом,
гряда камней, поросшая малиной,
бетонные столбы,
и в никуда
с гуденьем ток уносят провода.
А перейди мостки и за ручьём
повеет человеческим жильём…
…картошку не копают,
а пора ведь.