что нам дана и длится, как ни странно.
Я жил. Я странствовал. И даль была туманна…
* * *
Захлестнуло с головою.
Ухвачусь за скобы мола,
чтоб не смыло, и волною
средь камней не измололо.
Зелень грецкого ореха.
Почерневшие ладони.
В жизни отпуска прореха —
две недели в Лонжероне.
Побережье. Плов из мидий,
“бог куриный” на шнурочке…
Каково тебе, Овидий,
подбирать двойные строчки,
перламутровые складни
створка к створке подгоняя?
Потускнеют? Ну и ладно.
Знай — потеря не большая.
Неба зыбкая аркада,
диких трав сухая спелость,
звон кузнечиков, цикады,
жёстких крыльев хруст и шелест,
шорох платья, смех негромкий…
Вот и глохнет плеск прибоя,
чуть уйдёшь от пенной кромки
вслед за девочкой судьбою.
* * *
Попробуй в былое вглядеться
сквозь толщу загубленных лет,
где даже бездарное детство
окрашено в розовый цвет
и память, наверно, не даром,
ещё обдаёт сквозь года
простудным малиновым жаром,
мучительной краской стыда.
Детали достаточно мелкой,
во времени сделать прокол,
чтоб после подглядывать в щелку.
Вот так я однажды нашёл,
обои слоями сдирая,
до боли знакомый узор.
За ним — голубятни, сараи,
заросший акацией двор,
чернильницы-непроливашки
и группы продлённого дня,
“поджиги” и Боушев Сашка,
стреляющий лучше меня.
Сбор лома и макулатуры,
и запись погоды в тетрадь,
и страшный урок физкультуры,
где мне выше метра не взять,
где кольца и шведская стенка
украсили пыточный зал,
где я перед Митиной Ленкой
с козла, не допрыгнув, упал.
И всё это рядом, так близко.
Учитель, к журналу склонясь,
проходится ручкой по списку
и тыкает прямо в меня.
И двойка. И некуда деться —
иду без портфеля домой
за мамой. И всё это — детство
счастливое. Боже ты мой!
* * *
Влажный бархат арбузного среза,
белизну скорлупы и яйца,
ядовитую зелень “Шартреза”,
непривычную тяжесть свинца,
запах кожи и привкус лимона,
скрип деревьев, раскачку вагона —
всё, чем память живёт изумлённо,
мне уже не забыть до конца.
Это жизни моей обстановка,
неуклюжий её реквизит,
оболочка её, упаковка,
сквозь которую время сквозит,
продувая, как шаткий скворечник.
Я люблю этот холод нездешний.
Я люблю этот город, конечно,
но сегодня чего-то знобит.
Этот список немногого стоит.
Дополняем. Да только зачем?
Разве чтобы задеть за живое,
поиграть непослушной строкою,
перепробовать несколько тем?
Ибо, всё-таки, жизненный опыт
невелик. Эта память хранит —
волны, к морю идущие скопом,
да холодный зернистый гранит.
Прикоснусь осторожной рукою.
Я люблю этот город, не скрою,
одинокой любовью земною.
Одиночество нас и роднит.
* * *