Я за городом жил всё это лето,
о том, что происходит где-то в мире,
я узнавал случайно из газеты,
наколотой на гвоздике в сортире.
Рычала стройка сотнями моторов,
клубила пылью от цементовоза.
Распространяли фауна и флора
благоуханье свежего навоза.
Строительство — всегда немного праздник.
Получка — это тоже день творенья.
И всё-таки творцы перепивались
и стройка приходила в запустенье.
Торчали в небо башенные краны,
пересыхал раствор уже ненужный.
И лишь в бытовках весело и дружно
позванивали полные стаканы.
Я с ними пил. Они — не виноваты…
<
Прощание с Литвой
Е. Игнатовой
Полюбил я литовскую влажную речь и внимал, как латыни,
в тайный смысл не вникая, но кажется мне и поныне,
что пойму с полуслова любое её причитанье.
О, как тихо мне было, как долго копилось молчанье.
За холмами терялась, в себя уходила дорога,
утешая мой взгляд, возвышая до плавного спуска.
Yizo gero! Прощай! Или как оно будет по-русски?
Я уже и забыл. Слава Богу!
Только музыку помню да низкие жёлтые звёзды.
Только музыке верю да этому тёмному саду,
над которым твердеет октябрьский целительный воздух.
А слова? А стихи? — Это лишнее. Больше не надо.
Допиши и порви. Доживи и умри без боязни,
как сады вымирают, когда устают плодоносить.
Это кто же сказал “Мы готовы для праздничной казни”?
Не для казни — для смерти, которая нас и не спросит.
Всё, что музыкой живо, лишь музыкой будет убито.
Мы наверно и живы, покуда не всеми забыты,
но готовы к забвенью, как эта листва на излёте,
обрываясь, кончаясь в последней спасительной ноте.
* * *
Сквозь наплывы янтаря
и разводы позолоты
на исходе октября
лес просвечивал, как соты,
обнажая синеву,
отпуская на свободу
отгоревшую листву
влажной вечности в угоду.
Вот — граница бытия,
за которой мы не властны.
Для кого-то смерть моя
будет лёгкой и прекрасной,
мимолётной словно грусть.
Скажут: “Музыка умчалась
вместе с ветром”. Ну и пусть.
Лишь бы что-нибудь осталось:
след какой-то на земле,
звук, который отзовётся,
уголёк в ночной золе,
блеск звезды на дне колодца.
Потому что только так
можно выжить, не иначе, —
сквозь молчание и мрак
свету радуясь
и плача.
* * *
Никого не буди,
но зажмурься от яркого света.
Выходя на крыльцо,
чуть коснись отсыревших перил.
Пробегись босиком
по тропинке, ещё не согретой,
Ощущая, как пальцы
щекочет прохладная пыль.
Обрывается сад
на краю молодого оврага.
Посмотри, как спешат
на ветвях завязаться плоды.
Обнажённые корни
вбирают последнюю влагу,
а другие — цветут,
им ещё далеко до беды.