у завода, у больницы
противотуберкулёзной,
не уставшая светится
над землёю этой слёзной.
Это здесь меня крестили.
Это здесь, ещё в начале
всех утрат, перед могилой
бабушку мы отпевали,
и за бортовой машиной,
под рыданье духовое,
по дороге по булыжной
шли неровною толпою.
Я не шёл, но детским зреньем
помню проводы, другие.
Может всё моё спасенье
в этой страшной ностальгии.
Потому что разучился
плакать детскими слезами,
как тогда, когда молился
только Господу и Маме.
* * *
Кусты вдоль Финского залива,
камней и сучьев ералаш,
заброшенный, неприхотливый,
полуразрушенный пейзаж.
Здесь для какой-то новой дамбы,
вбивая сваи в скучный грунт,
грохочет копровая баба
с разрывом в несколько секунд.
Который год идёт работа —
подвозят щебень и гранит.
По воскресеньям и субботам,
когда вся техника молчит,
здесь тихо. Набегают волны
на кромку серого песка,
и проникаешься невольно
запретной грустью. Так легка
прогулка медленная эта
до “Прибалтийской” и назад
к Смоленке, к водам здешней Леты,
где фонари вдоль парапета
в тумане розовом горят.
А рядом, выше по теченью,
среди надгробий и крестов,
дыша покоем и забвеньем
своих пологих берегов,
вода лишь небо отражает
да кладбища дремучий свод,
а нашей жизни знать не знает, —
всё забывает, забывает…
И кажется, что вспять течёт.
* * *
Возможно, где-то и есть глубина,
но эта гладь лишена объёма.
Если тебя поднимает волна,
ты ничего не видишь кроме
таких же волн. Посмотри вокруг —
настолько спокойно житейское море,
что даже если тонет твой друг,
это не воспринимаешь как горе.
Ты видишь волны, а их накат
на сушу скрыт навсегда от глаза.
Сплошные волны. Над ними закат.
А дальше — ум заходит за разум.
Поэтому лучше бы и не писать,
а бормотать стихи, как молитву,
сам которую понимать
ты не обязан. Слова, что слиты
воедино, рождают сплав
мыслей, чувства, остатков воли.
Поэзия — это сгусток боли,
сгусток жизни, её состав.
Поэтому лучше бы думать о том,
что завтра тебя ожидает то же,
что и сегодня — холодный дом,
скомканный сон, постылое ложе,
жизни неутолимая жажда
и смерть, в которую входим дважды.
Поэтому лучше бы и не жить.
Но этот выбор нам не дан свыше.
Имеющий уши — да услышит,
глаза имеющий — да различит
в своей неповторимой судьбе
ситуаций готовые звенья.
Но когда изменяют и слух, и зренье —
так легко изменить себе
самому. За волной волна.
Для ситуаций и их стечений
нет ни правил, ни исключений, —
только жизнь. А она — одна.
А. Сопровскому
1.
Остановится машина под окном,
дверцей кто-то хлопнет осторожно.
Ты о чём сейчас подумал? — Ни о чём.
Ты о чём сидишь и пишешь? — Ни о чём.
Разве можно целый вечер ни о чём?