Значит можно.
Что-то в городе творится по ночам,
видно снова им не спится, сволочам.
Я на улице пустынной обернусь, —
не за мной ли эта парочка идёт?
И не то чтобы чего-нибудь боюсь, —
просто знаю сто смертей наперечёт.
Да и Муза у Литейного моста
улыбалась мне однажды неспроста.
Будет время — улыбнёмся, а теперь —
пару строчек на машинке отстучим,
поглядим с тоской на запертую дверь,
там за дверью… Но об этом промолчим.
Будет время — усмехнёмся, а сейчас —
Дай нам Бог, чтоб свет в подъезде не погас.
2.
Захлебнёшься встречным ветром
и поймёшь довольно скоро —
в этом воздухе несметном
человеку нет опоры.
Распахав земное лоно,
ожидая изобилья,
не находит он резона
мастерить из воска крылья.
Обнищали наши души.
Человеку нет свободы,
если он не смог нарушить
хоть один закон природы,
и ещё при этой жизни
не уверовал в бессмертье,
ожидая скорбной тризны,
навсегда прикован к тверди.
Никому я не обязан.
Но была бы жизнь бесцельной,
если б с прошлым не был связан
лёгким крестиком нательным.
За грядущее в ответе
быть, увы, намного проще.
О, как дико воет ветер
над разграбленною рощей.
На глазах редеют кроны.
Это много или мало,
если падает в ладони
лист, как сердце тёмно-алый,
если бездна под ногами
не пугает немотою,
хоть расходятся кругами
дни, отринутые мною?
О, как просто ожиданье
переходит в сожаленье.
Кто-то просит прозябанья,
словно слабое растенье,
но смолкает тихий голос,
повторив молитву всуе.
Острый серп срезает колос
и забвением врачует.
Для осеннего кочевья
сада Божьего не надо.
Одичавшие деревья
тянут ветви сквозь ограду,
уронить в чужие руки
горьковатый плод познанья.
Бесполезно, ибо внуки
не вникают в назиданья.
Переставь любые строки,
перечти с конца к началу —
одинаковы истоки
и веселья, и печали.
Повтори любое слово
сотню раз — лишится смысла.
Жизни смертная основа
распадается на числа.
Застывают в жилах соки.
Для чего же я долдоню? —
Чтоб не слышать одинокий
ветра плач, да крик вороний.
С каждым днём всё глубже дали,
всё прохладней свет вечерний.
Мокнут листья на асфальте
тусклым золотом по черни.
Я не знаю цену дружбе,
ничему не знаю цену.
Тянет вечностью и стужей
из расхристанной Вселенной,
где устало и покорно
наши звёзды тлеют рядом
в этом небе беспризорном
меж Москвой и Ленинградом.
* * *
Любимая, прекрасен наш союз,
пока не откровенны притязанья
на жизнь мою. Как в паутине бьюсь,
сам ничего не ведаю заране,
и всё ж боюсь.
Как будто бы и впрямь схожу с ума.
Вот смерть находит тёмной полосою.
Звезда последняя. И облако. И тьма.
Я отвернусь, глаза прикрою.
Как холодно.
Февральский липкий снег
ложится на карниз и сразу тает.
Фонарь в окне так радостно сияет,
что неуютно делается мне.