«Макбара» в переводе с арабского означает «кладбище», и название это многозначно: оно означает и бесцветное, больше похожее на смерть, чем на жизнь, существование тех, в чьем распоряжении все блага цивилизации, все достижения прогресса, и одновременно тяжкую, беспросветную жизнь тех, кто обречен на ежедневный изнурительный труд. «Неправильный мир, полный лишних вещей, им — все, мне — ничего, медленное гниение, пародия на жизнь», — горестно размышляет араб, приговоренный к дантову аду сыромятни. «Меня всегда тянуло к тем, кого незаслуженно обижали», — сказал как-то Гойтисоло. Именно с этих позиций и написан роман «Макбара».
С той поры, как Хуан Гойтисоло объявил беспощадную войну социальной мифологии франкизма, прошло более двадцати лет. Многое изменилось после смерти Франко; страна вступила на путь демократизации, были сломаны давно изжившие себя политические структуры, но сломать психологические стереотипы, покончить с франкизмом в душах людей, «переживших бесшумную оккупацию умов», научить людей не бояться, мыслить свободно, вести себя раскованно, без оглядки на авторитеты — этого нельзя добиться в короткий срок. Это процесс длительный и сложный. Помочь людям обрести внутреннюю свободу, без которой невозможна свобода общества, должна литература. В том числе и книги Хуана Гойтисоло.
Н. Матяш
ПЕЧАЛЬ В РАЮ
Моим братьям
Глава I
На опушке дубовой рощи раздался выстрел. Ничего хорошего это не предвещало. Услышав звук, Мартин Элóсеги очнулся от полудремы и резко привстал. С тех пор как он ушел от своих товарищей, миновало только два часа, и ему вдруг показалось, что ищут его. И хотя он сидел в пещерке, надежно укрытый от взгляда, он схватил винтовку и щелкнул затвором.
Стреляли где-то южнее, в стороне усадьбы под названием «Рай», и, судя по звуку, не из винтовки. Можно было подумать, что заблудился охотник и выстрелил из ружья в самой зоне военных действий. Но ни в интернате, ни на берегу, в укреплении, никого не было. Еще до рассвета солдаты с батареи вывели из строя все орудия и на старом интендантском грузовике влились в лавину беженцев, направлявшихся к границе.
Надо признать, дезертировать было легко. Анархия, царившая с некоторых пор среди солдат, понемногу передавалась командирам. Никого не интересовало, что делают другие. Каждый заботился о себе. Рано утром, с двумя андалусцами, солдатами береговой службы, Мартин по мокрой песчаной лощине прошел четыре километра, отделявших морской берег от интерната, где учились и жили эвакуированные дети, и заминировал береговое укрепление. У интерната их поджидал грузовик, наполненный до самого верха провиантом, винтовками и обмундированием. Сержант прикрыл все это ветками сосны и эвкалипта — «чтобы самолеты не обнаружили».
У Мартина давно уже было все готово. В ранце лежал пакет с едой и документы, необходимые для сдачи в плен. Проходя через вестибюль, он заглянул в комнату, где раньше жила Дора. Там все так же стояли кровать с эмалированными прутьями и зеркальный шкаф, где она хранила платья и чемоданы. На туалетном столике уже не было ни флакончиков, ни гребенок, только в старинной вазочке торчала роза — Дора сама срезала ее когда-то. Мартин протянул руку и коснулся цветка; роза высохла и поблекла, на столе легли венчиком грязные, увядшие лепестки. Мартин сунул цветок в карман. Вот и все, что осталось от Доры. Фарфорового ангелочка, ее подарок, Мартин забыл в укреплении; должно быть, теперь он взлетел к небу вместе с пустыми жестянками, патронами и кусочками цемента, радостно и легко помахивая розово-голубыми крылышками.
Ровно в восемь сержант и два андалусца уехали на грузовике. Мартин долго слушал, как он тарахтит по дороге в усадьбу, и успокоился только, когда грузовик совсем скрылся из вида. С тех пор прошло больше двух часов. До его пещерки доносились автомобильные гудки и проклятья беженцев, которым приходилось бросать на дороге свои машины. Понемногу шум стихал; машины проезжали все реже. «Подходят передовые части», — подумал он.