— Куда они пошли?
Мартин взглянул на флюгер, венчавший фронтон интерната.
— На север.
— Надо бы послать патруль, — заметил капрал. — Тут гранат полно, беда может случиться.
— Вот-вот, пойди к лейтенанту, — сказал ему сержант. — А вы, — обратился он к солдатам, — обыщите хорошенько дом. Тут офицеры расположатся, так что готовьте помещение. Идем со мной, — обратился он к Мартину, — надо поговорить.
Он взял Мартина за руку и повел к деревянной скамье возле здания. В нескольких метрах от них из открытого крана текла струйка воды. Сверкающие капли падали на кирпичный тротуар, мигая от солнца, как заплаканные глаза.
Сержант вынул из-за пазухи кожаный кисет и предложил Мартину.
— Закуришь?
— Спасибо.
Мартин протянул ему зажигалку, сержант прикрыл огонек ладонями.
Некоторое время оба молча курили.
— Там убитый мальчик, — резко сказал Мартин. — Я нашел его в лесу утром. — Он обернулся к сержанту и увидел, как у того на лбу вздулись вены.
— Убитый… мальчик? — переспросил сержант.
Мартин стряхнул пепел себе на брюки.
— Да, расстрелянный… ну, казненный, что ли…
Он смотрел сержанту в глаза — искал помощи, — но тот как будто не слышал.
— Ты его знал? — хрипло спросил сержант.
Мартин откинул прядь, упавшую на лоб.
— Да, его Авелем звали. Он тут жил, в усадьбе у тетки, и ходил к эвакуированным детям.
Сержант молчал, тяжело переводя дыхание.
— У меня тут сын, — с трудом проговорил он. — Сантос, Эмилио Сантос.
Он отвернулся и смотрел на горшки герани, словно боялся взглянуть Мартину в лицо.
— Беленький такой, глаза карие, на ноге большой рубец. Хромает немного… Матери открытку прислали из Красного Креста, что он тут, в интернате.
Мартин тщетно пытался вспомнить: беленький, рубец на ноге… Был один хромой, только с темными волосами.
— Нет, не помню, — сказал он. — Но это ничего. Я не всех знал по имени.
— Он из Эйбара, — продолжал сержант. — Сейчас ему одиннадцатый пошел. Когда он из дому сбежал, ему как раз восемь стукнуло. Приятель у него осиротел, они вместе и ушли, братьями назвались.
— В конторе должен быть список. Если хотите, я вам покажу, где учительница его держала.
Он хотел встать, но сержант сидел не шелохнувшись, как пригвожденный.
— Потом узнали мы, будто приятеля того увезли во Францию. Жене написали из Красного Креста, что Эмилио живет в этом интернате. Только дата на открытке стояла старая. Получалось, что ее послали на два месяца раньше прежней. Вот я и думаю, может, он тоже уехал.
В дверь просунулась бритая голова. Солдат кинулся к ним, тяжело дыша.
— Сержант, сержант! — взволнованно кричал он. — Там убитый мальчишка, на виске рана.
Солдат драматически размахивал руками, но, к его удивлению, ни сержант, ни пленный не взволновались.
— Знаем, милый, знаем, — сказал Сантос. — Иди составляй опись.
Солдат ошалело на него взглянул и нехотя побрел обратно.
Сержант и Мартин молчали. Сержант смотрел, как играет солнце в каплях воды, и пальцем стряхивал пепел сигареты.
— Так, — сказал он наконец. — Если знаешь, где тот список, пойди принеси. Придет младший лейтенант, сможем заняться мальчиком.
Мартин бросил окурок под кран и пошел в дом. У порога он обернулся. Сержант ждал, опершись подбородком на руку. «Моя фамилия Элосеги, — думал Мартин. — Я подносчик с батареи и двадцать минут тому назад сдался в плен». Ему захотелось смеяться.
На шоссе, уже совсем далеко, стрекотали пулеметы.
Младший лейтенант Феноса, в фуражке, с блестящей звездочкой на погонах, сидел против Мартина на крутящейся табуретке и, поворачиваясь то вправо, то влево, назойливо барабанил пальцами по какому-то бювару. Шею его пересекал розовый шрам, и Мартин подумал: не для того ли он вертится, чтобы привлечь к шраму внимание?
Младший лейтенант Феноса (так сказал Мартину солдат) был сегодня в прекрасном настроении. В девятнадцать лет он уже получил звездочку и всего несколько недель участвовал в боях под командой капитана Бермудеса. Как все молодые люди его лет, наделенные пылким темпераментом, он ужасно боялся, как бы не кончилась война. Республиканцы беспорядочно отступали, в сражение явно не рвались, и это его сильно огорчало. Победу, которая пришла к другим после тридцати с лишним месяцев борьбы, ему поднесли на серебряном блюдечке.