Избранное

СЧАСТЬЕ

Покрытая снегом, озябшая Елка Прильнула к окну, подобравши иголки, И жадно глядела на Елку в огнях, Мечтая о собственных радостных днях. А Елка домашняя, в ярком уборе, Вздыхала о ветре, о снежном просторе, О том, что она променяла вчера На пеструю роскошь и блеск серебра.

НА ПОЭТА ВЛИЯЕТ ПОЭТ

На поэта влияет поэт, На планету влияет планета. Вы заметили: даже цвет Подражает другому цвету. Он бывает темней и светлей, Принимает оттенки любые. Если в небо глядит муравей, То глаза у него голубые.

ПСИХОФИЗИОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА

Чтоб головы не утомить, Не засорить мозгов, Не нужно в памяти хранить Написанных стихов. Но чтоб в дальнейшем Прежних строк Поэт не повторил, Он должен помнить назубок Все то, что он забыл.

ВЕЩИ

Умирает маленькая свечка И позвать не просит докторов. Кочерга бесстрашно входит в печку, Будто укротительница дров. И удары не пугают ступку, Сколько медным пестиком ни бей… Многим замечательным поступкам Научились вещи у людей.

ХОДИКИ

Ходики помедлили и стали, Показав без четверти четыре… Общее собрание деталей Обсуждает поведенье гири. «Как случилось? Почему случилось?» — Тут и там вопросы раздаются. Все твердят, что Гиря опустилась И что Гире нужно подтянуться. Очень строго и авторитетно Все детали осуждают Гирю… Три часа проходят незаметно. На часах без четверти четыре.

КОСМИЧЕСКИЙ ВЕК

Снежинка медленно опускаясь на землю, спрашивает у встречных Кустов:

— Это Земля? Скажите, пожалуйста, какая это планета?

— Да, кажется, это Земля, — отвечают Кусты.

Но в голосе их не чувствуется уверенности.

ЗАНАВЕС

Всякий раз, когда спектакль близился к концу, Занавес очень волновался, готовясь к своему выходу. Как его встретит публика? Он внимательно осматривал себя, стряхивая какую-то едва заметную пушинку и — выходил на сцену.

Зал сразу оживлялся. Зрители вставали со своих мест, хлопали, кричали «браво». Даже Занавесу, старому, испытанному работнику сцены, становилось немного не по себе оттого, что его так восторженно встречают. Поэтому, слегка помахав публике, Занавес торопился обратно за кулисы.

Аплодисменты усиливались. «Вызывают, — думал Занавес. — Что поделаешь, приходится выходить!»

Так выходил он несколько раз подряд, а потом, немного поколебавшись, и вовсе оставался на сцене. Ему хотелось вознаградить зрителей за внимание.

И тут — вот она, черная неблагодарность! — публика начинала расходиться.

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

ЭХО

Однажды я поймал в лесу эхо.

— Ты чего разоряешься?

— …разоряешься…

— Да нет, я у тебя спрашиваю.

— …спрашиваю…

Я понял, что Эхо попросту трусит. Повторять чужие слова куда безопасней, чем говорить свои.

— Ты не бойся, — подбодрил я его, — можешь свободно говорить, смело высказывать свое мнение.

— …свое мнение? — отозвалось Эхо, но это был не просто повтор. В голосе Эха явно слышалось удивление.

— Ну да, свое мнение. Разве это так плохо?

И тут Эхо забылось.

— Да нет, неплохо, — впервые заговорило оно от себя, — но у нас тут один попробовал высказать свое мнение, так его за это съели волки.

— Съели волки? Хорошие же порядки у вас в лесу! А как же тебя эти самые волки?..

— Меня не съели, я стараюсь не показываться им на глаза.

— А вообще-то ты умеешь показываться?

Эхо смутилось.

— Раньше умело… Теперь разучилось. Волки, сами понимаете…

Тут я отпустил Эхо.

— Смотри, не попадись волкам, — посоветовал я ему на прощанье.

— …волкам… — отозвалось Эхо.

— И голос побереги. Трудно тебе будет без голоса!

— …без голоса…

Так и перекликались мы в лесу — я и Эхо. Оно во всем соглашалось со мной, ни в чем не противоречило. Потому что мы были в лесу, где волки уже одного съели.

НОЧЬ

Я встаю, а она еще не ложилась. Она стоит под окном, как стояла с вечера.

— Уходи! — гоню я ее. — Мне надо работать.

Ночь уходит весьма неохотно. И не успеешь оглянуться — снова стоит под окном.