— Бывает, что родители теряют единственного ребенка, а у вас много детей, не печальтесь уж так.
И подобно тому, как тает пена на волнах реки Ёсино, со временем забылось и их горе. Скоро и второй дочери, О-Нацу, исполнилось шестнадцать. Она была еще красивее старшей сестры, и многие вздыхали по ней. Выбрали достойного молодого мужчину, старосту этого селения, заключили брачный договор и приготовили приданое. О-Нацу было шестнадцать, и старшая сестра умерла в таком же возрасте, поэтому свадьбу отложили, решив, что это плохое предзнаменование. В первом месяце года, как только О-Нацу достигла семнадцати лет, поспешили свершить свадебный обряд. О-Нацу тоже вскоре понесла. Шел месяц за месяцем, и вот, подобно сестре, не успев разрешиться от бремени, О-Нацу заболела и умерла, родители убивались от горя и все думали: «За какие же это грехи?» А когда О-Нацу хоронили, какой-то человек оказал:
— Таким покойницам полагается «левым взмахом» разрезать серпом утробу и извлечь младенца. Иначе они не смогут обрести покоя в нирване, и неизвестно, что ожидает их на том свете.
Как ни грустно было, поступили так, как посоветовал незнакомец, и заказали заупокойную службу. Да, ничего более печального и бренного, чем участь женщины, нет на свете.
Но так уж устроен мир, забылось и это несчастье. Третья дочь, О-Аки, скоро встретила пятнадцатую весну. Она была особенно красива, добра сердцем и чувствительна. Посредниками вызвались соседи.
— Есть у нас на примете славный молодой человек из хорошей семьи, и к тому же собой красавец. Поручите ему все заботы, возьмите его зятем к себе в семью, и пусть ваши грустные думы развеются, — советовали соседи.
Так родители и сделали — они взяли этого человека в приемные сыновья и доверили ему управление домом, сами же приняли духовное звание. С той поры они совсем отринули все мирское. «Наконец-то пришла пора радоваться жизни», — стали думать они. Каждый день ходили на поклонение в разные храмы. Приемный сын выполнял свой сыновний долг и относился к ним со всей почтительностью. Хотя они жили далеко от моря, в горах, он добывал морскую рыбу: когда шел снег, разжигал огонь, и родители уподоблялись владыке страны вечного лета. Он скрывал от них все житейские невзгоды, так что треволнения жизни уподобились для них ветерку, шелестящему где-то вдалеке. Желать им больше было нечего. А тем временем и О-Аки, как говорится, полюбила зеленую сливу. Не раз уж случалась беда в доме, поэтому родители очень тревожились и молились всем богам. Чтобы разрешение от бремени прошло благополучно, главное, беречь роженицу, потому наняли для О-Аки сведущую в этих делах старуху. Она следила за тем, правильно ли О-Аки завязывала пояс, заставляла ее двигаться, работать в саду, смотрела, чтобы О-Аки не застудила живот, не разрешала ей поднимать руки выше уровня глаз или вытягивать ноги в постели, подгладывала под голову специальную подушку, — и всячески оберегала ее здоровье, не пренебрегая ни одной мелочью и особенно заботясь о том, что ест ее подопечная. Все терпеливо ждали родов, но вот О-Аки заболела. Десять дней она страдала от болей во всем теле, а на десятый день дыхание ее прервалось, будто она уснула. Обо всех этих событиях пошла дурная молва, и родители, уже не столько горюющие, сколько удрученные пересудами, упали на тело дочери и хотели покончить с собой, но их удержали и принялись на все лады убеждать, чтобы они оставили мысль о смерти. Не прошло и тридцати пяти дней, как соседи стали твердить, что пора, мол, выдать замуж четвертую дочь, О-Фую.
— Мы во всем доверяемся вам, — сказали родители, — поступайте по вашему усмотрению и ни о чем с нами не советуйтесь.
Пригласили монахов, чтобы отслужить панихиду по трем дочерям, молились Будде, раздавали, монахам пожертвования. Родители приказали перешить все косодэ дочерей и сделать из них покрывало для подношения в храм.
— Может ли быть горе, большее, чем наше! — говорили они, и слезы рекой струились по рукавам их кимоно. Они читали сутры, написали имена дочерей на поминальных дощечках и, как велит обычай, молились за упокой их душ на берегу реки. «Родители, пережившие своих детей, — все равно, что река, побежавшая вспять. Это противно самой природе…» — думали они, и скорбели, что их собственная жизнь не прервалась.