«Может, тебе принести попить?» — спросил я его.
«Нет, — ответил он. — Я не хочу пить».
«Или что-нибудь поесть? Или дать закурить?»
«Не надо ничего».
Весь страх его улетучился. Он словно не видел меня, его взгляд был устремлен куда-то в пустоту, и я перестал для него существовать. По этому взгляду я понял, что он разочарован во мне. Может, даже более чем разочарован. Мне хотелось объяснить ему, что было бы бессмысленно и даже глупо вступаться за него.
«Ты должен меня понять…» — начал я.
«Конечно, я понимаю», — прервал он меня.
«Ну, вот и хорошо».
«Но хуже, что ты так ничего и не понял».
— А что он имел в виду? — спрашивает Карин.
— Тогда я это еще не очень понимал. По крайней мере, не так, как сегодня.
— Итак, Штрассер крикнул еще раз: «Эй, Каневари! Выходи! Даем тебе еще пять минут на размышление. Если через пять минут не сдашься, будем брать дом штурмом. Тогда уж не взыщи, если придется применить силу. Сам виноват».
Я надеялся и, наверно, все надеялись, что Каневари не пожелает сдаться. Тогда мы будем штурмовать дом, чтобы захватить итальянца на месте. Потом я оставил Сильвио одного и пошел к остальным.
— И как ты мог оставить его одного? — спрашивает Карин.
— Как, как? Всегда один и тот же вопрос. Да я и сам не знаю как. Просто пошел к остальным. Я ведь стараюсь честно рассказать тебе все как было, хотя мне это не просто. О некоторых вещах я предпочел бы не говорить. Вот так. Пожалуйста, чай.
— Потом ты собираешься продолжить красить?
— Нет. Больше не собираюсь.
— Если хочешь, мы могли бы немного поплавать в бассейне у меня дома.
— Не стоит, пожалуй. Я не хотел бы купаться в вашем бассейне.
— Почему? Тебе не нравится наш бассейн? Или потому что Артур позволил себе несколько идиотских замечаний?
— Я еще ни разу не видел ваш бассейн вблизи, поэтому мне трудно сказать, нравится он мне или нет.
— Или ты боишься встретить там мою маму и бабушку? Они там бывают только до четырех часов. Потом пьют чай, а потом у мамы встречи в разных обществах. У бабушки свои дела. Массаж или что-нибудь в этом роде. Поэтому мы будем там одни.
— А Артур?
— Сегодня после обеда он с кем-то играет в теннис. Кажется, отборочная игра за выход в более высокую группу. В любом случае для него чрезвычайно важное событие. Сегодня на обед он ел только салат. А ты играешь в теннис?
— Нет.
— Почему?
— Иногда ты задаешь такие вопросы, что остается только пожимать плечами.
— Ты прав, — говорит Карин. — Иногда я действительно задаю глупые вопросы.
— Я не играю в теннис, потому что у меня нет ракетки, нет теннисных туфель и мяча. Потому что я не член клуба и у меня нет на это времени. Дело в том, что по вечерам я вынужден продавать газеты.
— Я знаю. И сколько ты за это получаешь?
— Десять франков за вечер.
— А сколько времени ты работаешь каждый вечер?
— Это зависит от того, как быстро я распродам газеты. В общем, час-полтора.
— Надо сказать, что платят тебе не так уж много.
— И все же на эти деньги я могу многое себе купить.
— Значит, зайдем ко мне? Там мы наверняка будем одни.
— Что ж, ладно. Но только до шести часов, не позже.
— Хорошо. Рассказывай дальше.
— Только не спрашивай каждый раз: а как? а как?
— Значит, вот. Итальянец так и не сдался. Когда истекли пять минут, Штрассер послал одного из нас к остальным, дежурившим за домом, с приказом штурмовать одновременно с нами заднюю дверь. После того как тот вернулся, Штрассер громко объявил: «Теперь вперед!» — чтобы эту команду было слышно и находившимся за домом.
«Дверь штурмовать поодиночке, — сказал нам Штрассер. — Каждый мчится к ней изо всех сил. Каждый последующий срывается с места, когда предыдущий добежит до двери. И не забудьте про свои дубинки. Начну я».
И Штрассер с разбегу кинулся к двери. Добежав, он дал знак следующему. Между тем я неотрывно следил за окнами дома в ожидании, что вот-вот приоткроется ставень и из него высунется револьверное дуло. Но ничего так и не произошло. Поэтому я бежал спокойно предпоследним, уверенный в том, что никакая опасность мне не угрожает. Теперь-то мне стало ясно, что никакого револьвера у Каневари нет, из-за чего все вокруг предстало как во сне или словно на съемках какого-нибудь вестерна или детектива.