Я вспомнил о Сильвио, которого мы так и не отвязали от дерева, и спросил:
«Может, Сильвио привести?»
Другие были против, правда не все. В основном те, которые задавали тон. Сами с ним разберемся, сказали они.
Штрассер согласился:
«Хорошо. Вначале давайте все выясним насчет наших денег. Но потом надо будет привести сюда Сильвио. Я не хочу отвечать за то, что он все еще сидит под открытым небом, особенно теперь, с наступлением темноты».
«Деньги наверняка при нем, — сказал Хайнц. — Он ведь хотел просто-напросто смыться, когда нас увидел. Значит, деньги при нем. Это уж точно. Тут и сомневаться нечего».
Штрассер приказал Каневари жестом: «Встать!»
Итальянец поднялся с места.
«Ну-ка, держите его!» — скомандовал Штрассер.
Мы схватили итальянца за руки, но он вдруг как безумный снова стал отбиваться от нас руками и ногами. Однако силы были неравные — мы быстро завернули ему руки за спину и связали ноги. Каневари с трудом переводил дух, но молчал.
Когда мы окончательно скрутили итальянца и он уже не мог даже пошевельнуться, Штрассер стал проверять его карманы. Из первого же, верхнего кармана куртки он потянул довольно толстый конверт желтого цвета. Вначале Штрассер решил просто извлечь конверт из кармана. И тут, хотя мы крепко держали итальянца за руки и за ноги, он изловчился и укусил Штрассера в руку как раз в тот момент, когда тот изготовился вытащить конверт.
Эта была комичная сцена: итальянец вдруг нырнул головой вперед и вцепился зубами Штрассеру в руку — тот выпустил уже наполовину извлеченный из кармана конверт и пронзительно закричал:
«Проклятье, он же меня укусил».
Трудно было удержаться от смеха из-за того, что худощавый итальянец укусил нашего учителя немецкого языка, а еще потому, что Штрассер, протянув нам свою руку, снова завопил: «Он ведь меня укусил», словно кто-то из нас не видел этой сцены или не поверил ему.
Впрочем, укус был не серьезный, ни одной капли крови мы так и не увидели. Схватив Каневари за волосы, мы оттянули его голову назад, после чего Штрассер уже без помех вытащил конверт из кармана. Он раскрыл его и выложил содержимое на стол. Это были сплошь купюры по сто франков. Всего пятнадцать штук — довольно увесистая пачка.
«Наверно, еще где-нибудь наворовал», — заметил Артур.
«Это уже не наше дело, — бросил Штрассер. — Пусть полиция разбирается. Нам бы только свои деньги вернуть. А заодно и преступника задержали. Его мы передадим в руки полиции».
Мы выпустили Каневари из своих объятий. Он смотрел на деньги, но не пытался прикоснуться к ним. Наверно, понимал, что нам пришлось бы вновь применить силу, и на этот раз решительнее, чем прежде. Каневари каким-то жалостливым взглядом рассматривал свои деньги. И вдруг заплакал. Он действительно начал всхлипывать, в глазах его стояли слезы.
Штрассер вложил деньги в конверт и сунул его в свой карман.
«Он ведь плачет», — проговорил я.
«И правда, плачет, — подтвердил Мартин. — Потому что мы у него отняли деньги. Все они такие — сицилийцы. Со своей мафией. Я читал, что там родители даже продают собственных детей. Страшно себе представить».
Штрассер внимательно разглядывал свою руку. Укус был почти не виден, на запястье осталось только несколько темных точек. Но Штрассер продолжал причитать: «Ведь он меня укусил».
С нашего последнего привала мы ничего больше не ели. Теперь, когда напряжение спало и все убедились в том, что наши деньги целы, мы почувствовали, что здорово проголодались. И не только проголодались. Мы, кроме того, успокоились. А во мне итальянец вызывал даже некоторую жалость. Я уже тогда стал раскаиваться в том, что бил его вместе со всеми. Мне кажется, кое-кто думал как и я. Я опять вспомнил Сильвио, который все еше оставался под открытым небом и который сейчас, наверно, по праву относился ко мне с презрением.
Ребята стали втаскивать рюкзаки. Я не пошел за своим. Сидя за столом, я почувствовал, как неожиданно снова заныл глаз. Конечно, можно было терпеть, но пульс колотил, как молот по наковальне.
«Давайте-ка сварим суп погуще, — объявил Штрассер, — так будет посытнее. А потом, если захотите, сможете покурить. Хотя курить в походе строго запрещается, сегодня сделаем исключение. Вы это заслужили».
Мы понимали, что заслужили. И заслужили куда больше, чем простое разрешение выкурить сигарету.
Я спросил, можно ли теперь позвать Сильвио.
«Да, — сказал Штрассер, — приведи его. И будьте, пожалуйста, любезны с ним, как прежде. Это, несомненно, послужит ему серьезным уроком».
Об этом, наверно, и не стоило говорить. Все наверняка обрадовались бы возвращению Сильвио. Я вышел, чтобы освободить его и привести в дом. Однако найти то место, где Сильвио привязали к дереву, было не так-то просто. Я лишь приблизительно знал, в каком это направлении. Но сориентироваться в темноте не мог, поэтому и окликнул его.