Выбрать главу

Каневари лежал на полу, к нам лицом. Вид у него был жуткий. Как мне по крайней мере казалось, разбитая губа распухла еще больше. Его вырвало.

Никогда еще и никто не вызывал во мне столь радостного ощущения, как Сильвио в тот момент, когда я смотрел на лежавшего на полу итальянца, который, глядя на нас, упорно продолжал стонать. Я подумал, он умирает. Когда человек так ужасно выглядит, он уже не жилец на этом свете. Это точно. Сильвио о чем-то спросил его по-итальянски. Каневари кивнул в ответ. Сильвио сказал мне:

«Помоги! Давай выведем его на воздух. Может, там ему будет лучше. По крайней мере он умоется у фонтанчика».

Мы помогли Каневари подняться. Меня уже не мутило больше, и весь запах словно выветрился из ноздрей. Мы не спеша вышли с ним на воздух, и тут Сильвио сказал:

«Положи его руку себе на плечо. Вот так».

Так было действительно легче поддерживать Каневари. Я подумал, откуда Сильвио все это известно. Теперь мне не было страшно, что итальянец вдруг возьмет да умрет, раз уж сам Сильвио ничего об этом не сказал.

Мы приблизились с ним к фонтанчику перед домом. Он отмыл лицо и руки, пополоскал рот. Потом присел на край фонтанчика. Каневари по-прежнему выглядел измученным и больным. Сильвио, у которого всегда были при себе сигареты, протянул ему пачку. Но Каневари покачал головой. Курить он явно не хотел. Мы стояли и ждали, чтобы отвести его обратно. Но он не очень-то торопился.

Каневари вызывал во мне искреннее сочувствие. Я вообще стал относиться к нему совсем по-другому, чем прежде, хотя мы не обменялись с ним ни единым словом. В ту ночь мы трое оказались тесно связанными друг с другом, и я тогда впервые осознал, что Каневари такой же человек, как и я. Пока я не увидел его, Каневари было для меня лишь имя, а не человек, оно возбуждало, сулило забаву. Затем, когда он стоял перед нами с ножом в руках, он показался мне злобным животным, о котором раньше я и понятия не имел. Теперь же я стоял с ним совсем рядом, чувствовал его дыхание, видел его усталое лицо — он такой же человек, как и я.

«Его наверняка мучат боли», — сказал я.

«Еще бы», — ответил Сильвио.

Мне действительно было его жаль: такой он весь маленький, старенький и сморщенный. Каневари был уже почти в безопасности, ведь мы поймали его всего в нескольких метрах от границы. А теперь: израненный, все тело содрогается от болей, да еще внизу, в долине, его ждет тюрьма. Собственно, чего ради? — подумалось мне. Ведь свои деньги мы выручили, к чему еще тащить его в Зас-Альмагель?

«Может, просто отпустить его на все четыре стороны?» — проговорил я.

Сильвио даже не удостоил меня взглядом — мое предложение не произвело на него ровным счетом никакого впечатления. Он только кивнул, словно заранее знал, что я скажу. Но потом он заметил:

«Теперь уже слишком поздно. В одиночку ему границу не перейти. Тем более с такой ногой, как у него».

«А вдруг сможет. Ведь дорогу он знает. Спроси его! По крайней мере надо спросить его об этом. Если хочет, пусть себе идет. Никто нас в этом не упрекнет. Скажем, что вывели его подышать свежим воздухом. Он захотел немного посидеть на воздухе, а мы вернулись в дом. Когда снова пришли за ним, он исчез. Они нам поверят».

«Они-то нам поверят, потому что им хотелось бы верить».

«А ты спроси его!»

Сильвио перевел. Они коротко о чем-то поговорили, и Сильвио сказал:

«Он не хочет. Не хочет без денег».

«Как он себе это представляет?» — спросил я.

Вместе с Каневари мы вернулись в дом, и тот устроился в другом углу комнаты.

«Сейчас принесу ему свой спальный мешок, — сказал Сильвио. — Нельзя, чтобы теперь он спал, ничем не прикрывшись».

«Лучше я отдам ему свой, — не задумываясь проговорил я. — Твой шире. Я принесу ему свой спальный мешок, а сам залезу в твой. Мы вполне поместимся в одном».

Я притащил свой спальный мешок, и мы помогли Каневари забраться в него. Потом мы вернулись в свою комнату, и я залез к Сильвио в его мешок. Почувствовав себя спокойно и уверенно, как дома, я мгновенно заснул крепким сном.

Петеру уже чуть раньше бросилось в глаза, что Карин проявляет признаки нетерпения. Он замолкает, и на эту паузу накладывается ее вопрос:

— Значит, наутро вы доставили его в долину? Наверняка не просто было. А теперь пойдем искупаемся. Лучше сейчас, а то будет совсем поздно.

— Не знаю, — отвечает Петер, — стоит ли. Ты уверена, что в бассейне никого больше нет?

— Конечно, уверена. Маму после четырех дома уже не удержишь. Бабушку тоже.

— А Артур где?

— Я же тебе говорю, у него соревнование по теннису. Но даже если бы он был дома, разве он тебе помешает?