Вот теперь я узнал его. Мы оба расхохотались. И, несмотря на брезгливое чувство, я еще раз взял его протянутую руку и потряс ее.
— Я должен тебя представить, — дружески шепнул он мне и подмигнул.
Лишь теперь я заметил, что в нескольких шагах от нас стояли две девушки, которые, посмеиваясь, наблюдали за нашей встречей. Шах схватил меня за руку и потащил к ним.
— Это моя приятельница, фройляйн Вильдгербер, Анни Вильдгербер. Но лучше бы ей называться «дикой кошкой»[15], — добавил он и захохотал, хотя, вероятно, повторял эту плоскую шутку в сотый раз.
— Ты уж скажешь!.. — промолвила фройляйн Вильдгербер, надув губки, но тут же с сияющим видом протянула мне руку.
— А это ее сослуживица, фройляйн Галлер.
Девушка поздоровалась со мной, не меняя серьезного выражения лица. Когда я заглянул ей в глаза, ничего не значащая улыбка, какой мы приветствуем представляемых нам людей, замерла у меня на губах: девушка была необыкновенно хороша.
— Давненько мы с тобой не виделись. Что ты поделываешь? — спросил Шах, и я кратко рассказал о своей работе. Слово за слово я узнал, что он еще учится и вовсе не торопится сдавать экзамены на юриста. Во время разговора я чувствовал на себе взгляд фройляйн Галлер — какие у нее были живые темные глаза!
Вскоре подруга Шаха пожаловалась на холод и намекнула, что неплохо было бы, если бы мы продолжили беседу где-нибудь в тепле.
— Блестящая идея! — воскликнул Шах. — Пойдем на часок в мою берлогу! Там можно уютно посидеть и поболтать.
Фройляйн Вильдгербер сразу согласилась, подруга ее тоже не возражала: у нее завтра свободный день, поэтому она может лечь попозже. Не отказался и я — мне хотелось подольше побыть в обществе этой красавицы.
«Берлога» Шаха была довольно изысканно обставлена по моде того времени. На стенах висели копии картин художников-футуристов и дадаистов. Мы с удивлением разглядывали их, и Шах давал нам пояснения. В углу стояла этажерка с книгами и возле нее — кровать. Стола у него не было, зато был граммофон, который он тотчас же завел.
— Паша, — обратилась к нему его подруга, — дайте нам что-нибудь выпить!
— Ну конечно! — отозвался Шах, а я, просто чтобы сказать что-нибудь, спросил:
— Тебя называют Пашой?
Фройляйн Вильдгербер рассмеялась:
— Он и есть паша! Это сразу видно.
— Мы в свое время звали его Шахом, — ответил я.
Фройляйн Вильдгербер заметила, что это почти одно и то же. Шах налил нам крепкой настойки — душистого ликера, какого мне еще не случалось пить, — и рассказал, как он в свое время получил кличку Шах. Впрочем, он умолчал о том, что мы его частенько поколачивали.
Я выпил несколько рюмок сладкого ликера. И постепенно начал чувствовать себя приятнее в этом обществе и даже отваживался прямо смотреть в лицо фройляйн Галлер, которая до сих пор не произнесла еще и десяти слов.
— Здесь красиво, — сказал я ей и сразу же устыдился, что мне не пришло в голову ничего более умного.
— Да, — ответила она. — В новом стиле. Нравятся вам картины?
— Откровенно говоря, нет. Но я в этом ничего не понимаю.
— Я тоже, — призналась она, взглянула на меня и улыбнулась.
Больше я не нашел, что сказать, поэтому замолчала и она. Но улыбка еще долго блуждала на ее губах, хотя остальные черты лица уже приняли обычное серьезное выражение. Лишь мало-помалу исчезла эта улыбка, как вода, которая медленно, почти незаметно впитывается в землю. За все годы, что я прожил с Бетти, я ничто так не любил в ней, ничем так не восхищался, как этой улыб-кой при серьезных глазах, улыбкой, придававшей ей таинственное, неизъяснимое очарование.
Когда все немного выпили и повеселели, Шах заявил, что мы могли бы, собственно, перейти на «ты». Я восторженно подхватил это предложение, да и девушки охотно согласились.
— Подождите-ка! — крикнул Шах. — Я принесу шампанского.
Он сейчас же выбежал и вскоре вернулся с бутылкой и четырьмя бокалами. Потом встал посреди комнаты и начал по всем правилам извлекать пробку, выдавливая ее обоими большими пальцами из горлышка бутылки. Он всячески старался делать вид, что для него это дело привычное. Однако легко было заметить, что он ждет хлопка с таким же напряжением, как мы. Наконец пробка полетела в потолок. Мы закричали «ура» и «гоп-ля», подставили хрустальные бокалы и радостно, почти благоговейно смотрели, как льется искристое вино.
— Надо пить, пока еще есть пена! — крикнул Шах, и мы торопливо стали глотать шипучую влагу, забыв предварительно чокнуться.
— Ну вот, — сказал Шах, чувствовавший свое превосходство над нами, после того как пожертвовал бутылку шампанского и откупорил ее, — перед вторым бокалом мы чокнемся.