Ну хорошо, она будет меня по-своему утешать, и я должен буду это терпеть. Зачем же я сюда приехал, что мне здесь надо?
Я позвонил. В ту же секунду из-за угла ко мне кинулся Белло. Он меня уже хорошо знал, залаял от радости и начал хлестать меня по ногам длинным тонким хвостом. Мелани открыла сама. Я сразу увидел, что она все знает. Тем лучше, мне не нужно будет ничего рассказывать. Она очень смутилась, и все-таки мой визит, по-видимому, обрадовал ее.
— Входите! Пожалуйста, входите… прошу вас! Я сейчас дам знать отцу. Он на фабрике.
— Не надо, фройляйн Гассер. Я только на минутку и не хочу ему мешать.
Она колебалась.
— Вы считаете… я не должна его вызывать? Но войдите же в комнату! Видите, я за своим любимым занятием.
Мелани очень любила вышивать, и, вероятно, у нее получалось хорошо. По крайней мере женщины, которым она показывала свои работы, всегда приходили в восхищение.
— Может быть, мне все-таки следует сказать отцу? — проговорила она и в нерешительности остановилась. — Если б я только знала…
Ах, она никогда не знала, что именно ей следует делать. Около нее всегда должен был быть кто-нибудь, чтобы ее подгонять. Только раз она приняла решение, ни с кем не советуясь. В первый и последний раз!
Она позвала горничную.
— Будьте так любезны приготовить нам чай. Благодарю вас. Вы не откажетесь от чая? — спросила она меня.
Я кивнул в знак согласия, и мы наконец уселись.
— Пожалуйста, продолжайте вашу работу, — сказал я, чтобы как-нибудь завязать безразличный разговор. — Я люблю смотреть, как вы вышиваете.
Она засмеялась и покраснела.
— Но ведь вам будет скучно. Впрочем, если вы думаете… Мы могли бы и поболтать. Или вам мешает…
Я ответил, что ее работа нисколько мне не мешает, и вдруг решил взять быка за рога.
— Вы знаете, что побудило меня?
Она ниже склонилась над пяльцами, будто была в чем-то виновата. Лишь после некоторого молчания она совсем тихо спросила:
— Вам очень тяжело?
— Ну нет, особенно близко к сердцу я это не принимаю!
— Надеюсь! — быстро воскликнула она, на миг взглянув на меня. — Дело того не стоит!
Вероятно, она испугалась, словно сказала что-то неприличное или выдала себя, но только она вновь покраснела и после этого уже боялась произнести хоть слово. Некоторое время мы сидели молча. Принесли чай, я помешивал его ложечкой, а Мелани прилежно вышивала. Я смотрел, как она, поджав губы и прищурив глаза, клала изящные стежки, как она откусывала конец нитки, как вдевала в иголку новую. В глубине души я не мог не смеяться при мысли, что эта жалкая старая дева после смерти отца унаследует огромную фабрику.
«Мог бы я ужиться с такой особой? — спрашивал я себя и внимательно присматривался к ней. — Что ж, — должен был я признать, — это было бы не так плохо, имея в кармане деньги Гассера. При таком условии можно найти на стороне полное возмещение тех радостей, которых не получаешь в браке. Черт возьми, стоило бы попробовать! А пошла бы она за меня, если бы я был холост?»
Уже много раз я замечал, что она неравнодушна ко мне, и вдруг мной овладело желание повести игру с этой невзрачной маленькой женщиной и посмотреть, как она будет себя держать.
Я встал, подошел к ней сзади и, немного нагнувшись над ее плечом, сказал:
— Как красиво вы вышиваете!
Ее щуплая фигурка съежилась еще больше, и она подняла плечи, как ребенок, ожидающий удара.
— Это будет скатерть, — тоненьким, тихим голоском пролепетала она.
Я положил руку ей на плечо так, что мои пальцы охватывали ее шею, и произнес медленно и выразительно:
— Мне нравится смотреть, как вы работаете.
Ее пульс бился быстро и неровно, я чувствовал это по шейной артерии. Она не шевелилась и храбро пыталась продолжать вышивание. Но рука у нее так дрожала, что не могла сделать ни одного стежка.
— Продолжайте, — сказал я, испытывая жестокое удовольствие.
Мелани сделала еще одну попытку, но безуспешно. Я вдруг заметил, что она вся дрожит, и услышал ее всхлипывание.
— Не надо этого делать! — прошептала она.
Испуганная, трепещущая от волнения, Мелани внушала мне жалость. Отпустив ее шею, я стал перед ней и взял ее за руку, в которой она все еще судорожно сжимала иголку.
— В чем дело, Мелани? Что с вами? — спросил я.