— Да, — еще раз сказал я, углубившись в свои мысли, — это надо очень хорошо обдумать.
— Уже поздно, — сказал Гассер. — Пойдем спать!
В ту ночь я долго не засыпал. Правда, я лег в постель и потушил свет. Но вихрем налетевшие мысли не давали мне покоя. Значит, все разрешилось! Теперь создалось такое положение, какого я не представлял себе даже в самых смелых мечтах. Небывалое, непостижимое счастье! Я чувствовал себя как человек, осужденный на пожизненное заключение, который вдруг узнает, что помилован и что ворота тюрьмы завтра откроются и выпустят его на волю. Неописуемое, переливающееся через край мальчишеское чувство радости росло в моей груди, заставляло сердце биться сильнее и учащало дыхание. В недрах моего существа бушевала буря: радость, блаженство и одновременно страх, что все еще может сорваться.
Закрывая глаза, я видел перед собой фабрику, дом за деревьями, вереницу работниц, толпящихся по утрам перед контрольными часами. Видел светлый рабочий кабинет Гассера, который скоро должен был стать моим.
Вдруг мне пришло в голову, что Гассер, по-видимому, уже давно имел в виду сделать мне это предложение. Вот почему после моего поражения на выборах он только сказал: «Очень хорошо, что вы провалились». Вспомнились еще и другие мелочи, доказывавшие, что Гассер говорил не просто так, а обдуманно, говорил, как осмотрительный делец, все основательно подготовивший.
Я встал, подошел к окну и открыл его. Была такая же ночь, как сегодня. Сильный ветер гнал перед собой струн дождя и свистел в ветвях лиственниц. Даже огней городка не различал я сквозь вуаль из мириадов капель. Через окно, которое, как везде в Энгадине, было сильно углублено в стену, дождь не мог захлестывать в комнату. Лишь изредка, когда над садом проносился особенно сильный порыв ветра с озера, прохладные капли брызгали мне в лицо.
Я сжал кулаки и с наслаждением смотрел в бушующий мрак. Охотнее всего я выбежал бы из дому и померился силой с ветром.
Я вспомнил Бетти. Я мысленно объяснял ей свой план. Я хотел хорошо вознаградить ее, она не должна была понести ущерб. «Десять или двадцать тысяч в качестве возмещения», — сказал я себе и не мог громко не рассмеяться. Ишь как я уже швыряюсь крупными суммами!
После полуночи буря за окном, да и в моем сердце начала понемногу стихать. Я опять лег в постель и вскоре заснул. О Мелани я в тот вечер вообще не думал, и это, собственно, очень странно, ибо, в сущности, ее эта сделка касалась не меньше, чем других. Ее жизнь тоже была затронута предложением Гассера.
Должен признаться, что дома я все не находил в себе мужества поговорить с Бетти, и так продолжалось несколько месяцев. Правда, я чаще, чем раньше, намекал на возможность развода и нередко нарочно вызывал ссоры, для того чтобы в Бетти укрепилось настроение, благоприятное моему плану. Гассер все больше наседал на меня. Он требовал окончательного решения и однажды объявил напрямик: «Даю вам еще неделю срока, позже я вас и слушать не стану. Вы меня знаете: я держу слово!»
Это происходило в начале тридцатых годов. Предсказанный Гассером кризис начал принимать опасные формы. Перед конторами по найму росли хвосты — безработных становилось все больше, и я тоже ясно чувствовал, что покупательная способность широких масс снижалась день ото дня. Клиенты, раньше регулярно обращавшиеся ко мне с заказами, теперь при моих посещениях угрюмо качали головами и показывали полные склады. Часто мне даже не удавалось разложить перед ними свои образцы. Повсюду слышались только жалобы, и этот быстро распространявшийся страх перед будущим в свою очередь обострял кризис.
Я должен был принять решение, я не мог отвечать за последствия, если бы стал дольше скрывать свой план от Бетти. Как-то вечером я заговорил с ней. Я боялся, что она начнет плакать и устроит мне сцену. Но она приняла мое сообщение удивительно хладнокровно. Само собой разумеется, я особенно подчеркивал, что она будет обеспечена, и притом лучше, чем если мы останемся вместе.
— Ибо, — сказал я, — я не надеюсь, что мое дело устоит, если кризис продолжится еще несколько месяцев.
Бетти ничего не ответила. Она сидела, сложив руки на коленях, и задумчиво смотрела перед собой. Мало-помалу это молчание начало угнетать меня, и я стал повторять все сказанное раньше. Когда я окончил, она наконец спросила, не поднимая головы:
— А Мелани? Она согласна?
— Не знаю. Гассер говорит, что она не скажет «нет».
Бетти оказалась гораздо разумнее, чем я ожидал. Она говорила о разводе совершенно спокойно. Она желала знать, что будет с детьми. Я мог ответить ей исчерпывающим образом, так как предварительно советовался с Шахом.