В столовой он быстро со всеми сдружился.
В гарнизоне общий тон разговора был совсем иной, чем в школе. Чтобы не показаться резонерствующей крысой, Аратоки старался не возражать, но и соглашаться он не мог, чтобы не прослыть радикалом.
На всякий случай он сказал:
— У нас в школе здорово уважают ваш гарнизон — вы настоящие герои.
Встретил его гогот:
— «Они в школе уважают»!..
— И мы их уважаем за то, что они бьют шоколадными бомбами по картонным бандитам….
— Вы же привилегированные…
— Если они «уважают», то почему никто из десятого выпуска не пошел на материк — все остались в управлении и штабе?..
— «Настоящие герои»!..
Аратоки смутился, но возражать резко не посмел.
— Наш народ — герой всегда и повсюду.
— Народ-герой, если велят…
— Что вы только говорите?! Ведь это японский народ!
— Утверждаю, что наш мохноногий мужичишка не думает ни о чем, как только запихать в рот лишнюю горсть риса, — не думает ни о родине, ни о японской чести, ни об императоре…
— Так нельзя говорить.
— Мы с вами, если понадобится, каждый день умрем. Но это — мы с вами.
К концу разговора у Аратоки прошло первое смущение.
«В Академии за такие слова выбрасывали из армии. Здесь их слушают офицеры. Боевой гарнизон. Значит, так надо.
Бить бандитскую сволочь и корейцев и не входить в рассуждения. Прекрасно! Такой, значит, принцип. Прекрасно! Будем знать теперь раз и навсегда.
В Корее — редко населенная земля с обильными природными богатствами, с отсталым по сравнению с нами и менее талантливым населением. Его семнадцать миллионов. И по ту сторону моря — мы. Цивилизованный, стесненный узкими островами, гениальный и сильный народ.
Из этого совершенно ясно, что японский народ по своему историческому предназначению должен заселить материк. Вот лекарство от социальных болезней».
(Недавно в Сеуле судили нескольких рабочих «за злостную пропаганду». Один из них говорил: «Не позже завтрашнего дня нужна революция» — он получил шестнадцать месяцев тюрьмы. Другой рабочий утверждал, что в Японии нет никакого угрожающего перенаселения, если бы был другой государственный строй, место нашлось бы для всех. Нынешние хозяева — плохие хозяева. Он получил за это восемь лет каторги.)
«Первый принцип управления Кореей — заселение ее японцами.
Второй принцип управления Кореей — изучение ее японцами.
Третий принцип управления Кореей — освоение ее японцами.
Этими моими правилами мы должны регулировать деятельность конституционных учреждений, которые возникли в результате реформ 1919 года».
Таковы три принципа адмирала Сатоми — политграмота японского офицера.
К концу учебного дня подполковник Садзанами снова вызвал к себе Аратоки.
— Разрешите поехать в офицерский городок, занять комнату, отдохнуть, если разрешите, подполковник-сударь.
— Вам придется поехать в город. Нужно знать работу гарнизона. Послезавтра я отправлю вас в операцию… Сегодня отправитесь на завод промышленника Сена. Он выполняет заказы текущего ремонта.
— Я познакомился с ним, подполковник-сударь.
— Предупредите, что восемьдесят бомбодержателей, заказанные у него для наших самолетов, должны быть готовы не через пять дней, а завтра. Проследите за исполнением.
И Аратоки отправился снова в город.
Глава двенадцатая
ЦЕХ
Конструктор модельного цеха пел, поворачиваясь над огромным картоном, по которому были расчерчены шпангоуты.
«Ночь, аптека, переулок, — произносил он слова, — белые вишни цветут. Я один… Эй, аптекарь! Дай лекарства от невиданной любви…»
В мыслях он ворчал:
«Приятные новости… С женитьбой вас, господин, вы, кажется, хотели жениться?.. Все лимиты окладов понижаются на пятнадцать процентов. Эй, аптекарь, дай лекарства!.. Спасибо, господин хозяин, нас уравнивают с чернорабочими… Белые вишни цветут, я один… Теперь, извините, мне плевать, пусть разрушают весь цех, я не скажу ни слова. Эй, аптекарь, дай лекарства от невиданной любви!..»