Каждая ветка хвои вцепится вам в глаза,
Ноги коням стреножит вьющаяся лоза,
Горы подымут плечи, сбросив груды лавин,
Из берегов навстречу выйдут реки равнин,
Жены взвоют от злобы, Яр-Султан-Азим-Джан,
Если ты возвратишься в каменный Бадахшан.
Здесь тебя ненавидят — руки твои в крови.
Если ты жив в Кабуле — радуйся и живи».
Старой солдатской пикой бей в базарный порог,
Рыскай вдоль стен, глотая пыль городских дорог.
Жди, когда вестник вскочит на городской дувал
С криком: «Волки Ислама! Враг побежден и пал».
Жди… Но ты не дождешься, Яр-Султан-Азим-Джан.
Больше ты не вернешься в старый Бадахшан.
Больше ты не услышишь крик убитых детей,
Храп лошадей и быстрый взмах свистящих плетен,
С дальних гор не прорвутся зарослями арчи,
Подскакивая на седлах, черные басмачи.
Я не могу не дышать свободней и жарче,
Если я вижу разрытой сухую равнину,
Если вода идет по хлопковой пашне,
Если я вижу оконченную плотину.
Всем, кто со мной стремится к новой жизни,
Радуюсь, как отец родимому сыну.
Как мне не крикнуть: «Здравствуй, новое племя!»,
Если мой сын ведет по полю машину?
Если я вижу, как плуг подымает землю,
Как не сказать мне: «Слава труду-исполину».
Если грозят мне: «Старое снова вернется» —
Я упаду на землю и в страхе застыну.
Дай мне винтовку, товарищ, дай мне патроны,
В бой пойду и советской страны не покину.
(О рождении железного серпа)
Гей ты, серп, серп[27],
Дядя серп, серп.
Звонкий и зазубренный,
Старый железный серп.
Мой отец принес его
Молодым камнем
Из Кштута, из Хостоу,
Из Ягид-нульваид.
Гей ты, серп, серп.
Дядя серп, серп.
Мой отец побросал
Груду камня в горячую печь,
Мать носила хворост.
Гей ты, серп, серп.
Всю ночь пылал камень,
И цвел, как тюльпан, камень,
Всю ночь стекал камень
На дно плавильной печи.
Гей ты, серп, серп.
Отец собрал железо
Со дна плавильной печи.
Ковким стал камень —
Плоский, голый и черный.
Потом его бьют и плющат.
Гей ты, железный серп.
Куют, гнут, точат.
Гей ты, серп, серп.
Ясный, как месяц,
Он бежит по полям пшеницы,
Спотыкается человечек,
Бежит по полям пшеницы.
Кто ты, человечек?
— Я — железный серп.
Кто ты, человечек?
— Старый дядя серп.
Далекий Куляб. Дорожка в далекий Куляб.
Тебя ли винить мне, что я стал беден и слаб?
Где мать? Где отец? Где юность моя? Где друг?
В руках чужая мотыга. Я беден и слаб.
Прощай, мой хлопок, прощай, высокий дувал[28].
Прощай, хозяин, довольно я здесь горевал.
Я вышел в горы. Кругом вода и туман.
Пройдем перевал, друзья… Еще перевал.
12. ПЕСНЯ О ВЛЮБЛЕННОМ СОЛОВЬЕ
Соловей влюбляется в розу,
Грубо вытканную на ковре.
Бай трясется над богатством,
Собранным в его норе.
А бедняк идет на пашне,
Погоняя верных волов,
Не заботясь о пророке,
Боге и его добре.
Вера, проповеди, хутбы,[29]
Заунывный крик чтецов —
Это выдумка эмиров,
Ясаулов и купцов.
Для того чтобы подрезать
Сорный стебель их сердец.
Нет меча, острей, чем серп, —
Серп — оружие отцов.
Вот что говорит Джамшиди, сын рабочего народа.
13. Мунаввар-Шо. ИСТОРИЯ МОЕГО СЕРДЦА
Меня били палками. Меня сажали в ямы. Мне не давали есть двадцать четыре дня. Но бурю моего сердца нельзя было остановить. Я плакал кровавыми слезами. Пристава эмира смотрели мне в глаза. Я им пел.
вернуться
Мы сидели в редакции газеты «Пролетори Худжанд». В окно открывался кусок улицы, охваченной апрельской зеленью. Нас познакомили с тов. Шарифовым, прославленным «хофизхоном» — певцом своего района. Мы записали с его слов эту песню.
вернуться
Гей ты, серп, серп… Приготовляя к отливке звонкую руду, ванчские кузнецы хором поют эту песню возле закопченных деревенских домниц. Сейчас к Ванчу проводится дорога и ставятся опыты применения современной техники к этим самым глухим рудникам нашего Союза.
вернуться
Прощай, высокий дувал… Два эти «рубайи» — четверостишия — относятся к дореволюционным временам, когда батраки, уходившие из таджикских гор на отхожие промыслы в Фергану и Самаркандскую область царского Туркестана, распевали па обратном пути «песни сожаления». Кончался батраческий год и начинался крестьянский. Далеко позади «дувалы» — стены хозяйских полей. Сейчас эти «рубайи» исполняют старики под дютар, вспоминая о прошлом.
вернуться
Вера, проповеди, хутбы… В старой Бухаре у бо гатых купцов считалось образцом хорошего тона выстаивать в мечетях целые часы во время чтения непонятных хутб — мусульманских ектений, провозглашавшихся по пятницам и праздникам в мечети.