Возле кустов мы встретили разведчика Петрова, вернувшегося из заречья. Он шел быстро, не оглядываясь. Его смятая гимнастерка в пыли. Пилотка сбита на затылок. Из-под нее выбивались коротко остриженные волосы, тоже побелевшие от пыли.
— Где лейтенант?
Мы с трудом разобрали его слова. Он говорил неясно и быстро, но старался быть спокойным. Только теперь мы поняли, что он ранен.
Лейтенанта не оказалось. Петров присел на пенек, вытер пот рукавом и, уставившись на одну точку себе под ноги, сказал:
— Из-под земли доставайте…
Лицо его заметно осунулось. Глубокая желтизна обозначилась на скулах. Под запавшими глазами выступили капли пота. Он сидел не двигаясь. Его крупная фигура резко выделялась на фоне яркого заката.
Бой за холмом усиливался. Это было очевидно по нарастающему гулу тяжелых минометов, по линиям дымков, расползающихся в разные стороны, и по молчанию всего живого, не относящегося к бою.
— Баклажку с водой! — сказал Петров.
Ему подали красноармейскую флягу. Он с усилием вытянул глубоко забитую пробку и начал пить.
Наконец из-за огородных плетней показался тот лейтенант, о котором шла речь. Он сразу подошел к Петрову.
— Ну, что там? Долго пропадал! Какие сведения? Что там на холме? — спросил он.
Петров встал и выпрямился.
— Танки без горючего, товарищ лейтенант, и тяжелые минометы, за ними до города пусто… Остальное все хитрости, — сказал он. Мы видели, как он побледнел и закачался. — Немного стукнуло, — смущенно сказал он, — сначала ничего, а теперь вроде как бы давит. Осколок как будто. Мина…
— Живо в санбат, — сказал лейтенант и, отвернувшись, перестал его замечать. Он весь сосредоточился на предстоящей задаче. — Вперед, ребята! Несколько ржавых танков там перед нами. И больше ничего. Они в земле — так вгоним их в землю до конца.
— Я с вами, — сказал Петров, настойчиво следуя за лейтенантом.
— В санбат, в санбат! — сказал тот сердито.
— Разрешите, товарищ командир, и я пойду в атаку. Я пять суток хожу перед немцем, а ни одного еще не повалил…
— Без разговоров! В санбат! — сказал лейтенант сурово.
Петров, припадая на ногу, неохотно зашагал прочь.
— Золотые ребята, — тихо сказал лейтенант. — С этими и жить можно и умереть не жаль.
Вскоре ребята скрылись за деревьями. Мы пошли к наблюдательному пункту узнать обстановку за последние тридцать минут. На дороге лежал клочок грязной бумаги — фашистская листовка, сброшенная с самолета. На ней было написано: «Солдаты красноармейцы! Слухайте. Уже шесть дней мы сидим в регулярной защите, а вы не можете нас взять. Сдавайтес…»
Наглость фашистского «сдавайтес» была поистине неповторима. Одно было ясно: немцы зарываются в землю, сгибают голову под огнем наших контратак, несут громадные потери.
Как все это не похоже на задуманный ими стремительный поход с музыкой и парадами!
9 VIII 1941
Лесная армия
Кто они? Колхозник в вышитой украинской рубахе, тракторист из зерносовхоза, очкастый бухгалтер, докторша с аккуратной прической, кузнецы из МТС, девушки из городских десятилеток, учителя в сереньких пиджаках, председатели сельсоветов, только что променявшие пухлые портфели- на автоматическое оружие, пастухи, вооруженные ручными пулеметами, колхозные сторожа, бывалые люди, знающие все тропы и дороги в округе, подростки с белокурыми вихрами, приносящие пищу в расположение партизан. Солдаты лесной народной армии — тайной, подвижной, внезапной и неуловимой.
Весь фронт полон рассказов об их подвигах. Слышали? Отряд «Красная молния» опять взорвал три моста… Корниец вчера прервал линию связи на юго-запад от нас. Под носом у немцев разбиты железнодорожные пути, рельсы на стыках подорваны, воинский эшелон спущен под откос, сожжены шесть цистерн с горючим, машины обстреляны зажигательными пулями, весь бензин взорван… А в отряде «Смерть фашизму» за десять дней из пяти стало несколько сот человек.
Народная война ширится с каждым днем. Немцы бросили в огонь все, что у них было. Все их силы продвинуты вперед. В тылу у них — безлюдные дороги, разоренные села, пожарища городов. В пустыне, которую населяет ожесточившееся, безгранично ненавидящее немцев население, активно действуют советские партизаны.
Сначала немцы не принимали их всерьез. «Отдельные вспышки сопротивления в тылах суть обычные явления первых дней оккупации», — сообщал фашистский листок «Восточный фронт». Потом они начали нервничать, расклеивать в занятых селениях приказы, угрожать «смертной казнью за каждый вид неповиновения, как единичного, так и множественного». Наконец ими овладела маниакальная мнительность. Они засыпают свои войска инструкциями, приказами: как распознавать партизан, как вести проверку прохожих на дорогах, как охранять автоколонны и маршруты с боеприпасами от нападений «со стороны невоенных групп», как выставлять караулы, чтобы «никакое лицо, даже женщина и ребенок», не могло приблизиться к лагерю.