Я вскочил.
Легкая тень удивления на секунду омрачила ясный лик заведующего. Он задвинул дверь, подошел ко мне и сердечно поздоровался. Очевидно, я тот юноша, что работает у Вальтоура?
— Да, — смущенно ответил я. — Пришел за вашей статьей.
— А что делает Вальтоур? Почему он сам не пришел?
Я сказал как было: когда я уходил, шеф считал мелочь.
Заведующий Управлением культуры поднес ко рту носовой платок и закашлялся.
— Я болел, — сообщил он. — Страшно простудился. Не снимете ли пальто, молодой человек?
Я сказал, что не хочу задерживать его, меня прислали за его статьей.
Заведующий, как бы затуманившись, посмотрел на меня. Статья, гм, написана совсем не им, он лишь обещал переработать ее и выправить ошибки, поскольку в ней рассказывается о его работе в Управлении. Работу эту он из-за простуды не кончил и потому вынужден просить меня немножко подождать.
— Снимите-ка пальто и возьмите сигару, — предложил он и открыл резной ящичек. Однако, когда я отказался от этого грандиозного порождения голландской табачной промышленности, он сказал, что всегда приветствует любое проявление умеренности среди молодежи, и позвал экономку.
Она появилась в дверях, через которые я вошел.
— Да? — вопросительно произнесла она. — Да?
— Хорошего кофе этому молодому человеку, — распорядился заведующий Управлением культуры. — Он подождет, пока я напишу несколько строчек.
— Слушаюсь, — ответила она, беря мое пальто и шляпу. — Слушаюсь. А тебе? Принести тебе чего-нибудь?
— Кипяченой воды.
Экономка застыла, озабоченно глядя на стоящего посреди комнаты хозяина. Прямой, с высоко поднятыми плечами, полноватый, он высился, словно церковь.
— Кипяченой воды? — переспросила она. — И больше ничего?
— Ничего, — подтвердил заведующий, садясь за письменный стол. — Мне только стакан кипяченой воды.
— Хорошо, — ответила экономка, не двигаясь с места. — Хорошо. А носки? — В ее голосе послышалась мольба. — Ты ведь замерзнешь в домашних туфлях на босу ногу.
— Нет, голубушка, не замерзну. И хорошо бы поскорее принести кофе. Молодой человек торопится.
— Секундное дело, вода уже кипит. — Экономка засеменила к двери. — Секундное дело, — повторила она, закрывая дверь.
— Извините, пожалуйста, я хочу закончить эти исправления, — сказал заведующий Управлением культуры и кивнул мне. — Сожалею, что вам приходится ждать.
Запах ладана несколько выветрился, голубоватое облачко растаяло, в кабинете воцарилась величавая тишина. Я сидел не шевелясь и размышлял о том, как неисповедимы пути господни и как мало знают люди о том, что их ждет. Еще несколько недель назад мне и в голову не могло бы прийти, что этой зимой я буду удостоен чести сидеть дома у заведующего Государственным управлением культуры и наблюдать его за работой. Он писал, как пишут опытные гении, в совершенстве владеющие языком и материалом: ни один мускул ни разу не дрогнул на его лице, ни одна морщинка не прорезала его ясный лоб, а золотое перо безостановочно скользило по листу бумаги. Казалось, слова выскакивали сами собой и тут же складывались в безукоризненные фразы. Должно быть, он выучил эту статью наизусть и выправил ее в уме, потому что за все время не заглянул ни в какую бумажку и ни разу не задумался. Такой способ работы требует больших талантов и исключительной памяти, почтительно подумал я. Образования у него еще меньше, чем у меня, и тем не менее ему доверено духовное воспитание народа. Изо дня в день то, что он делает, оказывает влияние на молодых и старых — как в море, так и на суше, как в самых глубинных долинах страны, так и на вдающихся в море мысах. Эта голова управляет не только красивым, полноватым телом, но и самим Государственным управлением культуры. А я, рыжий парень из Дьюпифьёрдюра, сижу в кресле, окруженный произведениями искусства и книгами, принадлежащими известному всей стране человеку, гляжу, как он пишет статью для «Светоча», и жду угощения. Воистину неисповедимы пути господни.
Запах ладана почти улетучился. Я покосился на ближайший книжный шкаф и, заинтересовавшись, стал вчитываться в корешки. Большая часть книг была на английском. Слово spiritualism[52] фигурировало, если память мне не изменяет, в двадцати трех названиях, a reincarnation[53] — в восьми. Мне невольно подумалось о Рагнхейдюр, у которой я столовался, так как она постоянно сокрушалась, что не может читать иностранные книги о любимых своих предметах — спиритизме и перевоплощении. Иные заглавия свидетельствовали, с другой стороны, об интересе заведующего Управлением культуры к земным знаниям: «How to Get Things Done», «How to Enjoy Life», «How to Be an Opinion-Maker», «How to Succeed As a Politician», «How to Influence People», «How to Make Speeches», «How to Be a Prolific Writer»[54] и т. д. Две книги были посвящены самой высокогорной стране в мире: «In Secret Tibet» и «Darkness Over Tibet»[55], обе написаны неким Т. Иллионом (почему-то мне подумалось: Или он, Или не он). Вдруг я увидел датскую книжку, о которой мне на строительстве дороги рассказывал Стейндоур Гвюдбрандссон, — роман «Лук» Харальда Хердаля. Было это в позапрошлом году, тихим летним вечером, спать не хотелось, и мы прогуливались неподалеку от палатки. Стейндоур рассказывал о романе и его авторе. «Он подражает Дос Пассосу, — говорил Стейндоур, — но написано живо и немножко похабно. Почитай, когда повзрослеешь!»
54
«Как справляться с делами», «Как наслаждаться жизнью», «Как создавать общественное мнение», «Как преуспеть в политике», «Как влиять на народ», «Как произносить речи», «Как стать плодовитым писателем»