Выбрать главу

— Это вина паршивцев типографов, — ответил Вальтоур. — Они рукопись потеряли.

Арон Эйлифс в ужасе посмотрел на него.

— Потеряли «Небесность»? Всю «Небесность» — кроме этих трех строф?

— Остального мы, сколько ни искали, не нашли.

Эта потеря страшно расстроила Арона Эйлифса. Он совсем не уверен, что сумеет точно восстановить стихотворение по памяти. Первоначальная рукопись погибла в прошлом году: старая женщина, которая прибирала у него в комнате…

Вальтоур снова обругал типографов, выразил глубокое сожаление по поводу утраты тринадцати строф, но тут же добавил, что один знаменитый литератор всего несколько минут назад всячески расхваливал «Небесность», назвал стихотворение шедевром, в котором есть все и нет ничего лишнего.

Знаменитый литератор? Шедевром? Хе-хе. По правде говоря, эти три начальные строфы являются, в сущности, самостоятельной частью произведения, он долго и медленно работал над ним, чеканил и шлифовал его.

— Эйлифс, милый, вы никогда не получали стипендии? — спросил Вальтоур.

— По бюджету — никогда. Министерство образования как-то выплатило мне скромный знак поощрения — пятьсот крон.

— Странно, что вас обходят, тут какое-то недоразумение, — заключил Вальтоур и недвусмысленно дал понять, что более с такой несправедливостью мириться нельзя: популярный поэт имеет право на солидную стипендию по пятнадцатой или восемнадцатой статье бюджета. — Ладно, об этом позднее. Сегодня много дел. Безумный день.

Лицо благодарного Арона Эйлифса засветилось тихим блаженством, но он не ушел, а вытащил из кармана конверт и голубоватый листок. Он, видите ли, обнаружил в своем «Размышлении о вдохновении», недавно опубликованном в «Светоче», досадную опечатку, если позволительно так выразиться: вместо «провиденческая творчественность» оказалось набранным «привиденческая творчественность». Он написал об этом несколько слов на случай, если редактор согласится исправить эту опечатку.

Вальтоур бросил на него взгляд.

— Ради бога, пожалуйста, но это совершенно излишне, — сказал он. — Никто этого и не заметил.

— Тогда не надо, редактор, безусловно, прав, — согласился Арон Эйлифс, засовывая голубоватый листок обратно в карман и помахивая конвертом: Тут у него, хе-хе, его фотография, захватил шутки ради, ему говорили, что читателям, наверное, интересно, как он выглядит, скажем в профиль…

— Прекрасно, дорогой мой Арон Эйлифс, большое вам спасибо, — поблагодарил Вальтоур, разглядывая снимок. — Поместим в следующем номере.

Растроганный и обрадованный, Арон Эйлифс распрощался, вызвавшись принести редактору новые материалы, когда «Смесь» придет к концу. У него дома лежит немало готовых рукописей, и, так сказать, находится в работе тоже многое — длинные стихотворения…

— А короткие? — спросил Вальтоур.

Конечно, конечно, и короткие также, масса коротких стихотворений, философских размышлений и статей о питании. Редактор мог бы выбрать, что ему нравится, из этих плодов досуга как в прозе, так и в стихах.

— Прекрасно, дорогой мой Арон Эйлифс, всего вам наилучшего.

Вальтоур закрыл за ним дверь и закурил.

— Да, чего-чего, а амбиции у него нет, такими поэты и должны быть! — заключил он. — Я решил вовсю печатать этого сукина сына, бабы совершенно без ума от его писаний.

— Кто этот знаменитый литератор? — спросил я.

Шеф рассмеялся.

— Ты бы лучше корректуру повнимательней вычитывал. Скоро Эйлифс будет бюджетным поэтом и не станет мириться с опечатками. А в магазины ты журналы отнес?

— Да.

— Сколько мальчишек?

— Двадцать с лишним.

— Меня спрашивали?

— Заведующий Управлением культуры звонил два раза.

— Ну его к черту!

Услышав этот неожиданно грубый ответ, я оторвался от работы и поднял глаза. Вальтоур расхаживал по редакции, точнее говоря, медленно прогуливался от окна к двери и обратно. Вид у него был довольный и несколько воинственный.

— Как ты с ним сегодня круто! — сказал я, продолжая клеить и штемпелевать. — И посылаешь его не в Управление культуры, а подальше.

— Я теперь сильный. Вчера вечером я основал акционерное общество.