— Так что ты там сказала? — пробормотал он с рассеянным видом. — Я говорил во сне, что ли?
— Да. — Голос сестры был полон сочувствия. — Ты говорил во сне.
— И что же я сказал?
— Хочешь знать? — спросила она.
— Конечно, почему бы и нет.
— Ты сказал: «Милая».
— И больше ничего?
— Ничего, только один раз еще: «Сердечко мое».
У него стало легче на душе. Он отодвинул стамеску, приложил замок к шкатулке, наморщил брови и глубокомысленно уставился в потолок. Постой-постой… Дай-ка вспомнить… Ну да, он видел сон. Ему снилось, что он читает вслух какую-то книгу, вроде бы роман. Там говорилось о мужчине, который ухаживал за одной теткой и все время твердил ей: «Милая», ну да, и «Сердечко мое» тоже! Он это отлично помнит. Мужчина ходил, кажется, в коричневой фуфайке, а на женщине был синий клетчатый передник, а сама книга была большая и толстая, пожалуй со старый псалтырь, что стоит на полке над отцовской кроватью. Вот только он не припомнит, какие там были страницы — сплошь желтые и растрепанные, как в старом псалтыре, или пожелтевшие только по краям.
— Это было сегодня ночью? — помолчав, разочарованно спросила сестра с легким сомнением в голосе.
— Да, как раз сегодня ночью.
— А больше тебе ничего не снилось?
— Нет, — ответил он решительно и еще раз приложил замочек к шкатулке. Больше ему, слава богу, ничего не снилось. Не стоит придавать значение снам. В лучшем случае они предвещают перемену погоды.
Сестра сняла нагар со свечи. Не выпуская из рук светлую косу, она с волнением рассматривала пол в сарае.
— Мюнди, — начала она после довольно долгого молчания, даже веснушки у нее на щеках покраснели. — А ты никогда не слышал, как я говорю во сне?
Брат помедлил, подкрутил винтик и повернул ключ в замке.
— Слышал, — соврал он. — Осенью несколько раз.
— Когда именно? — спросила она.
— Часто, — ответил он. — Ты выбалтывала во сне ужасные вещи, когда возвращалась из церкви по воскресеньям. Думаю, отец очень удивился бы, услышь он тебя хоть раз!
— А что я говорила? — забеспокоилась сестра.
— Тебе лучше знать, — ответил он. — Вот твоя шкатулка, получай. Надо будет достать красной краски и подновить розы на крышке, а то они совсем стерлись.
— А разве у тебя есть кисточка?
— Нет, но ее можно сделать из конского волоса.
Она взяла шкатулку, подержала ее в руках, неуклюжая, раскрасневшаяся, шмыгнула раз-другой носом, бросила на него умоляющий взгляд и прошептала:
— Мюнди, дорогой…
— Да ладно, ладно, — оборвал он ее и вышел из сарая. — Не бойся, я не проболтаюсь. И кому, в сущности, интересна дурь, которой набиты головы только что конфирмованных девчонок!
Но с тех пор он жил в постоянном страхе, боясь проговориться во сне. Каждое утро он испытующе вглядывался в лица родителей, сестер и братьев и зачастую готов был поклясться, что им все известно о зеленом мире в его сердце, впрочем, к концу дня он обычно успокаивался. И все равно был настороже, перестал смотреть в огонь и старался по возможности скрывать свои чувства, чтобы никто ничего не заподозрил. Часто, очень часто грудь тревожно щемило, ведь тоска — непременный спутник любви, а следом за тоской приходят и сомнения, и мрачные мысли.
Стало еще холоднее, ветры с ледников вздымали над горой белые вихри, и скоро земля замерзла, стала белой и молчаливой. Незадолго до рождества установилась тихая и ясная погода. Лунный свет весело скользил по снежной равнине, среди звезд то и дело вспыхивало северное сияние. И все же на дорогах никого не было видно, кроме охотников за куропатками да почтальона, разве что изредка покажется бородатый фермер или работник, у которого вышел табак.
Однажды он уже совсем было решился написать письмо и попросить почтальона отнести его Сигрун Марии — даже не письмо, а всего несколько строчек, просто чтобы она знала: есть люди, которые помнят о ней, думают о ней иногда лунными вечерами, прислушиваясь к музыке собственного сердца. В конце письмеца можно будет добавить: «До встречи».
Но чем больше он размышлял над этим, тем яснее понимал, что слух о том, что он написал письмо Сигрун Марии, мигом облетит всю округу, точно сообщение о поимке кита, ведь почтальон, известный болтун и насмешник, невзирая на свою святую обязанность держать чужую переписку в глубокой тайне, непременно сочинит какой-нибудь стишок, в котором изобразит его рыцарем-крестоносцем, а девушку — юной графиней.