— Как ее зовут?
— Гугу? Ее зовут Роусамюнда.
Роусамюнда? — подумал я. Роусамюнда? Где я слышал это имя? Кто рассказывал мне о Роусамюнде? Или у меня какое-то затмение? Может быть, это имя я только в книжке видел?
— А кто ее отец?
— Отец Гугу? Маляр Лаурюс Сванмюндссон. А мама у нее такая святоша, даже в кино ее не пускает.
— Где она живет?
— По-моему, на улице Раунаргата, семьдесят. Я ее часто у знакомой одной встречала…
Роусамюнда, соображал я, родственница Стейндоура Гвюдбрандссона! Как-то утром этой зимой ее необъятная мамаша смотрела на меня ясным взглядом святой и торопливо втолковывала, что прадед Гвюдбрандюра, отца Стейндоура, был двоюродным братом прабабки маляра Лаурюса — оба, как она выразилась, из строукахлидского рода. Она боялась, что Стейндоур может представить опасность для ее дочки: «Моя совесть не могла примириться с мыслью, что в комнате, соседней с той, где живет невинное семнадцатилетнее дитя, совершается такой ужасный разврат!» У меня, однако, сложилось впечатление, что Роусамюнда едва ли такое уж невинное дитя, как это представляла ее мамаша. Мне подумалось, что Студиозус больше соответствует ее вкусу, нежели Арон Эйлифс, если она, конечно, вообще читает поэтов «Светоча». Ее красное декольтированное платье переливалось, когда она двигалась. Как только оркестр снова заиграл, вокруг нее зароились кавалеры, почтительно склоняющие головы, как перед королевой.
Кристин забеспокоилась:
— Мы не потанцуем?
— Я… я не умею.
— Я поведу.
— Давай не сегодня, — попросил я. — Может быть, в другой раз.
— Ну как же так, ты ведь обещал потанцевать со мной! — Она встала. — Пошли!
Меня охватил страх. Что делать мне в этом людском водовороте — длинному, рыжему, краснолицему, абсолютно не умеющему танцевать, в стоптанных ботинках, к тому же неважно вычищенных, в старом, потертом выходном костюме, в мятых брюках? Но деваться было некуда: Кристин взяла меня под уздцы и вытащила к танцующим. Она изо всех сил старалась направлять мои движения — толкала меня вперед, тащила назад, заставляла качаться, поворачиваться, кружиться, но я был пень пнем, не понимал ее движений, сбивался с такта, кидался вперед, когда надо было пятиться, упирался, когда надо было кружиться, кружился, когда надо было слегка покачиваться. Я потел, мои нервы и мозг работали вразнобой, мы то и дело сталкивались, причем иногда так сильно, что едва не падали. Кто-то спросил, не слепой ли я, кто-то — сколько я выпил. Стиснув зубы, я всеми силами старался передать своим конечностям хоть немножко ума, который мне даровал господь, но постоянно наступал Кристин на ноги. Она мужественно терпела, не вскрикивала, не жаловалась, однако я чувствовал, что такой неловкий жених внушает ей страх. Мы оба были рады, когда смогли вернуться к своему столику.
— Этому мне никогда не выучиться, — сконфуженно произнес я, вытирая со лба пот.
— Чепуха, — прошептала она, — выучишься за милую душу!
— Нет. — Я все возвращался в мыслях к своему танцу. — А если бы мы упали…
— Просто встали бы и пошли дальше! — прошептала она, смеясь, и утешила меня: — Однажды один лысый старикан хлопнулся на танцах, а на него повалилась старуха в национальном костюме. У него несколько пуговиц отлетело.
Я был от души признателен ей за то, что она так весело отнеслась к происшедшему, и отважился поднять глаза.
— Я тебе ноги полностью оттоптал?
В этот момент к нам трусцой подбежала Роусамюнда.
— Хеллоу, Дилли!
— Хеллоу, Гугу!
— Ты здесь?
— Да! И ты тоже!
— Третий вечер подряд!
— Ничего себе! Все развлекаешься?
Роусамюнда ответила великосветским кивком, ни дать ни взять кинозвезда.
— Шикарно? — спросила она.
— Колоссально!
Роусамюнда через плечо бросила на меня мгновенный взгляд, произвела точную оценку и вынесла недвусмысленный приговор. Мне показалось, что она не только увидела, как поношен мой выходной костюм, мяты брюки и стоптаны ботинки, но также и заглянула мне в кошелек.
— О’кей, подруга! — сказала она затем. — Привет Фие!
— Кто это с тобой? — спросила Кристин.
— Адда Силла. Привет, Дилли!
— Привет, Гугу!
И Роусамюнда, стройная, красивая, рысью понеслась дальше, сверкая красным платьем, покачивая округлыми бедрами и окидывая быстрыми взглядами оба зала. Я снова вспомнил, что мамаша этой тоненькой девушки, святая с улицы Раунаргата, 70, была необъятной ширины.