— Красивая она, Гугу, — сказала Кристин. — Но ужасно равнодушная.
— Ага.
— Как тебе нравится ее платье?
— Я в платьях не разбираюсь.
— По-моему, оно вызывающее. А вот у девушки, что с ней, блузка шикарная.
Оркестр вновь принялся трудиться, извергая очередную танцевальную мелодию. Три типа, которые накачивались неподалеку от нас и щеголяли немецкими словечками, разом встали. Один из них двинулся прямо к нам и, подойдя, поклонился Кристин. Это был элегантный молодой человек лет двадцати, явно развлекающийся на папенькины денежки, бледный, с удивительно маленькими ручками, гладко прилизанный, франтовато одетый, со значком на лацкане — серебряной свастикой. Он был в подпитии, но держался весьма воспитанно и вторично поклонился Кристин: не угодно ли ей потанцевать?
Кристин посмотрела на меня.
— Не имеешь ничего против?
— Разумеется.
Разумеется, я ничего не имел против!
Я настолько ничего не имел против, что меня сразу же бросило в жар. Я уставился на них и пытался не терять из виду, когда они оказались в людском водовороте. Элегантный молодой человек, казалось, вырос на танцевальной площадке. Кристин не надо было стараться вести его, терпеливо сносить пинки или опасаться позорного падения. Он покачивался и кружился. Он непрерывно что-то говорил ей, держал ее за талию, наклонялся к ней, прижимал к свастике на своей груди. Они надолго — наверное, на полминуты — исчезли в толпе, вновь появились, опять исчезли. Но… какого черта я таращусь на них? Я налил себе кофе. Мне вдруг захотелось домой, в Дьюпифьёрдюр, я увидел перед собою рыбачьи суда и причал, дома нашего селения, милых моих земляков. Недавно мне рассказали, что доктор извлек из уха жены Йоуакима двух здоровенных рыбин — ската и зубатку. Аусмюндюр, с которым мы вместе конфирмовались, сообщил, что Йоуаким мастерит какую-то загадочную машину.
Кристин танцевала.
Я стал думать о том, что Земля — лишь пылинка в бесконечной Вселенной, а люди так малы, что этого и словами не выразить. Потом мысли мои переключились на войну. В Норвегии мои сверстники гибнут под немецкими бомбами и пулями. Их разрывает в клочья, они падают бездыханные на землю, истекают кровью в зеленеющих лесах и у тающих сугробов. Я же сижу за чашкой кофе в «Борге» и переживаю из-за ерунды — поношенного костюма, стоптанных ботинок, неумения танцевать.
А Кристин танцевала.
Кристин танцевала с нацистом!
Время тянулось мучительно медленно. Когда наконец минут через пять пара вернулась к столику, я продолжал пить кофе, притворяясь, что не замечаю их.
— Danke schön![74]
Молодой человек сухо поклонился, бросил на меня быстрый взгляд, пожал плечами и, ухмыльнувшись, удалился.
Кристин рассмеялась.
— Идиот паршивый!
— Что?
— К себе домой меня приглашал! — зашептала она. — Сказал, что хочет после ресторана устроить у себя вечеринку. У него, мол, патефон есть и новые танцевальные пластинки.
Я навострил уши.
— У него есть шампанское и еще какое-то вино, забыла название. Щеголял, что по-иностранному болтает.
— Ты заметила значок?
— Какой значок?
— У него нацистский значок. Свастика.
Кристин засмеялась.
— Идиот паршивый! Делает вид, что нацист. Все время меня тискать пытался!
Я промолчал.
— Сказал, что у него сегодня день рождения, — шептала она. — А ты когда-нибудь шампанское пробовал?
Я покачал головой.
— Наверно, неплохо, а?
Из романов я знал, что шампанское — приятный напиток, но вместо ответа посмотрел на часы.
— Черт, половина одиннадцатого! А у меня еще на сегодня работа есть, надо закончить перевод с датского!
— Ну пожалуйста, побудем немножко, — попросила Кристин. — Тут так здорово!
— Еще раз попробуем?
Едва произнеся эти слова, я поразился собственной отваге и безответственности: что будет, если я споткнусь, грохнусь на пол, так, что полетят пуговицы?
— Попробуем потанцевать?
— Да, если хочешь…
— Конечно, — улыбнулась она. — Но только туфли мне не испорти!
Мы нырнули в толпу. Вдруг я обнаружил, что суставы у меня есть не только голеностопные и коленные, но также и прекрасные тазобедренные. Затем к ним прибавились позвонки, плечи и шея. Короче говоря, я внезапно оказался состоящим из сплошных суставов. Удивительное дело, все эти суставы стали почти что беспрекословно подчиняться ритму музыки и движениям Кристин. Она всячески расхваливала меня.
— У тебя уже гораздо лучше получается! — шептала она. — Растешь! Скоро сможешь меня вести!