— Жутко безвкусная, — сказала Кристин. — Мне бы в голову никогда не пришло показаться в такой шляпе!
Мы были уже в двух шагах от моего дома, когда откуда-то с весеннего неба послышался крик птицы-травника. Для меня он явился приветом с далекого болота. Мы вошли в дом, но крик этот еще долго звучал у меня в ушах, какая-то струна зазвенела у меня в груди. Я зажег свет, и Кристин сразу же увидела свою перчатку.
— Вот она! Как я рада!
Она обещала родителям вернуться сегодня не поздно, но все же на минутку присядет. Который час? А шоколад мы весь доели? Она расстегнула пальто, села на диван и откусила кусочек плитки. Надо помочь маме завтра убрать квартиру, в субботу — все испечь, в воскресенье, на троицу, их всех пригласили в Хабнарфьёрдюр[86] на торжество по поводу конфирмации, а вечером они ждут гостей. Так что мы, вероятно, увидимся только в понедельник.
Это травник, думал я.
— Милый, — сказала она. — Тебе надо купить новый костюм и новые ботинки.
— Сейчас не могу.
— А еще хорошо бы новое пальто.
Мне вспомнились луга в Грайнитейгюре, голубое весеннее утро, алый летний вечер. Я непроизвольно бросил взгляд на фотографии мамы и бабушки и тут же почувствовал, как мне не хватает снимка, которого у меня никогда не было и которого я никогда не видел, даже во сне. Я рассеянно слушал болтовню Кристин, отвечал «да» и «нет». Она расспрашивала, не затянется ли мой переезд на Аусвадлагата, случится ли это до четырнадцатого мая. Во вторник? — спросила она. Во второй половине дня? А дом деревянный? Или каменный? Двухэтажный? Как ей хочется побывать у меня на новом месте! Она готова помочь перенести туда мои пожитки. А чей это дом? Бьярдни — управляющего Бьярдни Магнуссона? Нет, она это имя не слышала, а вот папа, конечно, его знает, он очень со многими знаком.
Какое-то время она молча теребила перчатку. Я тоже ничего не говорил. На лестнице послышались тихие шаги: Маульфридюр возвращалась — видимо, от жениха, — напевая песенку о Свейдне и Сигге.
— Тебе нездоровится? — спросила Кристин.
Я покачал головой.
— Устал?
— Нет.
Она бросила на меня необычный взгляд.
— О чем ты думаешь?
Что ей ответить? Едва ли она в состоянии задуматься над тем, как загадочна человеческая жизнь и как малы мы перед лицом бесконечной Вселенной. История моего товарища по палатке и автора текстов к танцевальным мелодиям, напечатанных в «Светоче», слишком запутанна, чтобы я мог ее быстро рассказать. Моя семья, летние месяцы в Грайнитейгюре, фотографии матери и бабушки, снимок, которого у меня никогда не было и который я никогда не видел…
— Неужели ты думаешь о войне?
Мне стало мучительно стыдно. Я вдруг как бы увидел себя сквозь необычную призму. Война, смерть — я совсем забыл про них. На несколько часов я выпустил из памяти, что в мире льется кровь, гибнут молодые люди — мои ровесники.
Кристин сидела опустив глаза. Не дожидаясь ответа, она произнесла:
— Тебе просто скучно!
— Что?
— Ты заснул в кино! Спал как убитый!
В ее голосе слышалось обвинение, и я постарался оправдаться. В зале было душно, сказал я, и меня сморило.
Она ничего не ответила.
— Перелетные птицы прилетели.
Она молча смотрела на свои руки.
— Ты не слышала птичьего крика?
— Какого еще крика?
— Травник кричал.
— Ты прямо как старик. Минимум, четверть часа проспал!
— Кристин, любимая…
— Почему ты не называешь меня Дилли? Все, кроме тебя, зовут меня Дилли!
Я честно признался, что не знаю, как склонять это ласкательное имя.
Она подняла взгляд.
— Склонять?
— Мне тогда пришлось всегда бы думать о тебе в именительном падеже.
— Странный ты какой-то! Не понимаю я тебя.
Она снова опустила голову и принялась теребить перчатку.
— Думать обо мне? — опять заговорила она. — Очень ты обо мне думаешь… Даже на вечер меня никуда сводить не хочешь, а в кино засыпаешь, как старик!
Я промолчал.
— Что люди подумали? А если бы ты еще захрапел!
Мне стало стыдно.
— Подумали, наверное, что я с пьяным пришла!
За стенкой стих кашель жены Вильхьяульмюра, Маульфридюр прекратила пение, даже муха на окне перестала жужжать и, казалось, прислушалась к нашему разговору.
— Ты даже ответить мне не желаешь!
— Кри… Дилли, — пролепетал я.
— Не называй меня Дилли! Тебе же это имя не нравится, ты важный такой!
— Пожалуйста, не так громко, — смущенно попросил я. — Тут так все слышно.
— А мне все равно, говорю — как хочу!