Опять в нем заговорил гражданин мира.
— У нас хватало политических поэтов, — вещал он, размахивая руками, — но хватало и безобидных, пассивных и равнодушных тупиц, боящихся громко слово сказать или пустить ветры из-за своей старомодной морали. (Уж не в мой ли это огород?) Нам нужны независимые, самостоятельные, вольнолюбивые поэты, способные заставить народ слушать себя, увлечь, повести за собой. Нужны разносторонние литераторы, умеющие писать все: сильные и сочные рассказы, стихи, псалмы и тексты для шлягеров, рецензии, статьи по вопросам литературного языка, колонки для женщин, сплетни о том о сем. Знает ли Финнбойи Ингоульфссон Кая Мадсена?
Финнбойи Ингоульфссон отрицательно покачал головой.
Кай Мадсен — настоящий гений, чертовски разносторонний писатель, поэт, журналист! Шеф познакомился с ним еще в позапрошлом году в Копенгагене, и они не раз выпивали вместе в ресторане «Насьональ Скала». Кай Мадсен, ха-ха, — уж этот ничего не выпускал из лап, уж он умел писать и никогда не оставался в тени! Его статьи и книги — о, их не просто читали, их проглатывали! Вообще работа в газете писателям и поэтам на пользу, по крайней мере для начала… в Копенгагене таких называют свободными художниками. А еще в Дании он встречался с молодым исландским литератором, пишущим на датском и завоевавшим в Скандинавии огромную популярность. Вальтоур назвал имя писателя и сказал, что опубликовал несколько его мужественных и сочных рассказов, где, как и ожидалось, он потрепал доморощенным бунтарям нервы. Просто позор, что нельзя достать его последний роман — «Гордость рода»! Давно пора наладить связь с Копенгагеном и вообще со Скандинавией или съездить туда самому и пропустить рюмочку со старыми приятелями в «Насьональ Скала».
Наслушавшись подобных речей моего шефа, молодые поэты потом редко предлагали свою продукцию. Одни пугались и краснели как кисейные барышни, другие пытались возражать, третьи, презрительно усмехаясь, в гневе бросались к дверям, бормоча себе под нос, что в литературе он смыслит не больше чем свинья в апельсинах. Реакция Финнбойи Ингоульфссона была для меня новой. Правда, при упоминании о закваске щеки его покраснели, а лоб покрылся испариной, но все же он по-прежнему внимательно слушал разглагольствования шефа, впитывал каждое слово, иногда поддакивал вполголоса и кивал, как прилежный ученик. Вальтоур, по заслугам оценив такую учтивость, предложил ему сесть, похвалил и приятельски похлопал по плечу. Он даже сказал, что Финнбойи Ингоульфссон немного похож на Кая Мадсена, ха-ха, этот талант и любимец женщин всегда появлялся в обществе самых шикарных дам. Копенгагена, а по понедельникам занимал деньги, несмотря на приличные доходы!
— Минуточку. — Шеф полез за бумажником, поскольку чуть не забыл выплатить гонорар. — Как мы договорились? Пять крон? Пожалуй, маловато. На этот раз дадим пятнадцать. Молодым людям вечно нужны деньги, но если б мы не были на грани банкротства…
Финнбойи Ингоульфссон еще раз простился с нами, улыбаясь и держа сложенную вдвое купюру, как диплом.
— Славный малый, — сказал шеф и опять пробежал глазами стихотворение о гражданственности и самопожертвовании. — Очень славный.
Любопытство так разбирало меня, что я не удержался от вопроса:
— Значит, у этого Кая Мадсена есть стихи и проза? Что он написал?
Шеф вынул изо рта сигарету.
— Совсем недурно, — проговорил он, имея в виду стихотворение Ингоульфссона. — Поместим в следующий номер. Да, пока не забыл, — меня завтра не будет. Утром заседание правления «Утренней зари», нашего акционерного общества, и многое готовится, милок. Как знать, может, мы в конце концов получим новую типографию и переедем в другое здание!
— В другое здание? Куда?
— Хотелось бы договориться о покупке полутора этажей в новом доме здесь по соседству, а еще мы давно собирались скупить акции и хотя бы частично прибрать к рукам типографию. Но пока это между нами.
Я вытаращил глаза.
— Разве «Светоч» не на грани банкротства?
Вальтоур усмехнулся в усы.
— Это как посмотреть.
Обсуждать подробности экономического положения «Светоча» и расспрашивать о книгах Кая Мадсена было уже некогда — Эйнар Пьетюрссон (он же Сокрон из Рейкьявика), ходивший в поисках материала по ресторанам «Борг», «Скаулинн» или просто по каким-нибудь кафе, ввалился в редакцию нагруженный разными мелкими происшествиями, как пчела медом. Интерес к Каю Мадсену у меня заглох, а после наставления Финнбойи Ингоульфссона Вальтоур уже никогда не упоминал этого датского мастера. Наверное, не многие редакторы проявляли такой большой интерес к молодым поэтам, как мой шеф — к Финнбойи. С другой стороны, я не мог бы назвать ни одного поэта, начинающего или маститого, который был бы столь покладист, столь внимательно прислушивался к советам шефа, как этот кроткий голубоглазый юноша. Он из кожи лез, чтобы добиться желанной цели. Следуя рекомендациям шефа, он пробовал себя в различных жанрах: сочинял тексты для эстрадных песенок, написал два-три небольших рассказа вроде тех, какие я переводил с датского, пробовал, подражая Сокрону из Рейкьявика, говорить с читателем на темы дня, даже отрецензировал для Вальтоура несколько книг (см. «Светоч» за второй и третий год издания). К сожалению, эта разносторонняя активность оказалась малорезультативной — литературный талант Финнбойи не вызывал сколько-нибудь серьезного отклика, читатели не упоминали его в письмах, а песен на его тексты не было слышно. И все-таки Вальтоур продолжал опекать своего протеже, твердо веря, что способный и славный парень непременно выбьется в люди и станет гордостью журнала. Он до того благоволил к Финнбойи Ингоульфссону, что не прошло и двух лет (хотя наставничество его так и не принесло желаемого результата), как он сказал, что подумывает обратиться к некоторым богатым и влиятельным лицам с предложением основать нечто вроде благотворительного фонда, для того чтобы парень мог развить свой талант.