— Где живет этот человек?
— Что? Где живет? — Йоун Гвюдйоунссон покосился на пятнистого кота, который вылез из-за баков, не иначе как заинтересованный нашим сочинительством.
— Куда женщины должны слать письма — к нему домой или в газету? — спросил я.
Йоун Гвюдйоунссон выбрал последнее и после долгих раздумий сообщил, что, как назло, сейчас запамятовал номер его дома, впрочем, это неважно, ведь приятель-то, ну да, конечно, он говорил о письмах, ха-ха, с предложениями.
Я переписал объявление начисто, стараясь выделить из массы мелочей главное.
— Как бы так сделать… — Йоун Гвюдйоунссон обратился скорее к коту, чем ко мне. — А нельзя ли им присылать этому человеку свои фотокарточки?
— Черт их знает, — сказал я и приписал в конце: «Предложения и фото направлять в „Моргюнбладид“ в течение недели с пометой, „Экономка“».
На этом я простился с Йоуном Гвюдйоунссоном и, не оглядываясь, быстро вышел из проулка. Через несколько шагов я уже не помнил ни о нашем разговоре, ни об объявлении, которое вложил в заскорузлую ладонь рогатого работяги, а, углубившись в себя, так и эдак прикидывал, отчего мне было не по себе, отчего этот парень вдруг вызвал у меня такое раздражение. Я опять почувствовал себя школьником, который наделал ошибок в элементарной задачке. Торопливо шагая к дому управляющего Бьярдни Магнуссона, я так и не сумел ничего объяснить, не смог разобраться в этой странной перемене настроения, хоть и был подкован в теориях Фрейда и Адлера.
У своей двери я невольно вспомнил всем известное присловье из сказки о троллях: «Человечий дух в моей пещере!» Кто-то без спросу заходил в незапертую комнату, оставил серый пепел возле моей трубки, легкий запах сигаретного дыма и аромат губной помады.
До сих пор помню, как я среди ночи долго и рассеянно смотрел в зеркало ванной комнаты на свое лицо, вернее, на уши. Еще помню, что так и не сумел освободиться от тех неприятных подозрений. Уже который год ты не двигаешься с места, переводишь романы для журнала, сидишь над корректурой, бранишься с печатниками! — говорил я себе, укладываясь в постель. Терпеливо слушаешь разглагольствования Йоуна Гвюдйоунссона о мясных дарах из помойных баков англичан, сочиняешь для него объявление да пялишься перед зеркалом на свои уши!
Уже засыпая, я услышал, как хлопнула дверь автомобиля. Старшая дочь вошла в родительский дом из синей весенней ночи.
Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Я сидел прямо у дверей, на крайней левой скамье, слушал псалмы и орган, глядел на пламя свечей на церковных хорах и, поддавшись на уговоры друга детства, сбегал мимо сушилок для рыбы по уступам берега вниз, на небольшой островок, обнажившийся при отливе. Малая вода, штиль и мягкая весенняя погода, фьорд как зеркало. Волнистый песок с разбросанными здесь и там высохшими медузами, скользкая галька и покрытые бледными водорослями шхеры, где в мелких лужах затаились в ожидании прилива рыбешки и морские звезды.
Жуть какой отлив, сказал мой друг. Однажды в такой луже мне попался пинагор!
Я слышал псалмы и орган, видел пламя свечей на церковных хорах и остановился, желая написать наши имена на гладком песчаном дне. «Аусмюндюр Эйрикссон и Паудль Йоунссон», — начертил я указательным пальцем, а потом добавил для ясности: «Мюнди и Палли».
Гляди! — позвал Мюнди, показывая найденного им огромного моллюска. Красивый?
Я восхищенно разглядывал моллюска в его руках.
Хочешь, будет твой? — спросил он.
Но ведь это ты его нашел.
Какая разница? Дарю. Я себе еще найду.
Псалмы стихли, гулкие звуки органа больше не парили над мелководьем, слышно было только печальное покашливание и голос:
— Блаженны скорбящие, ибо утешены будут.
Голые пятки Мюнди сверкали сквозь дыры, его резиновые сапоги до того износились, что едва держались на ногах. Штаны были в свежих заплатах и свежих прорехах, свитер не лучше. Он нашел двух необычных улиток и не отставал от меня, пока я не взял ту, что покрупнее. Мы добрели со своими сокровищами по песку, рифам и большим плоским камням до края острова, до крутого утеса, под которым берег был завален исхлестанными морем обломками скал. Мы вскарабкались на утес и стали смотреть на траулеры, наверняка английские или немецкие, промышлявшие у самого входа во фьорд. Мюнди заявил, что однажды они вперлись прямо в нашу рыболовную зону, сплюнул сквозь зубы и крепко выругался, назвав их чертовыми бандитами и гадами ползучими, которые развлекаются тем, что вытаскивают сети и переметы жителей Дьюпифьёрдюра. Его отец Эйрикюр, Нарви из Камбхуса, Самуэль из Литлибайра и Кели из Туна дважды в прошлом году рисковали жизнью, схватившись с этими мерзавцами из-за сетей.