— Эта тоже красивая, вышивка с геранью и аиром.
— Золотые слова, просто чудесная, — закивал Эйлифс. — Это моя женушка принесла с собой в общее хозяйство, когда мы съехались.
Фру Ханна кашлянула громче, и Арон Эйлифс снова предложил мне пройти в кабинет. Там, присев на довольно ветхий стул с гнутой спинкой, я раскрыл портфель и протянул ему документ на подпись.
— Давай поглядим, дорогой Паудль, давай поглядим, — приговаривал он, усаживаясь за старомодный письменный стол, на котором виднелись разноцветные листы бумаги и четыре чернильницы — с черными, красными, синими и зелеными чернилами. Мой взгляд упал на две английские книги — «Тьма над Тибетом» и «В таинственном Тибете», — написаны обе Т. Иллионом. — Сейчас я просмотрю этот документ, — продолжал поэт, надувая щеки. — Впрочем, можно обойтись и без этого, ведь расписку составил Бьярдни Магнуссон, а он порядочный человек.
Где же я видел эти книги Т. Иллиона о Тибете? — подумал я и в следующую минуту вспомнил: зимой 1940 года у заведующего Управлением культуры, когда он обращался с речью к благороднейшему созданию, к девятисотлетней дщери персидского султана Юссадулле, в честь которой был назван популярный капкан для норок, продукция акционерного общества «Персия». Я начал было разглядывать огромный книжный шкаф, читая на корешках названия журналов о метампсихозе, о психологии и здоровой пище, как вдруг Арон Эйлифс вздохнул, обдав меня волной чесночного запаха.
— Тысяча восемьсот шестьдесят, гм, — пробурчал он, рассеянно взял авторучку, подписал документ и протянул его мне. — Ну, Паудль, теперь можно и принять эти кроны.
Я вынимал из портфеля одну пачку денег за другой и укладывал их рядами на письменном столе возле книг о Тибете.
— По-о-жалуйста, — приговаривал я, заикаясь от стыда и чувствуя, как на лбу у меня выступают капли пота. — Может, желаете пересчитать?
Арон Эйлифс кивнул, глядя на деньги без всякой досады, по крайней мере не сердясь.
— Давай поглядим, давай поглядим. — Приступая к подсчету, он взял пачку пятикроновых банкнотов, послюнил указательный палец и начал вполголоса считать: — Один, два, три…
Считать ему было трудно, и скоро он уже так запутался, что толком не знал, на которой сотне и котором десятке остановился. Я предложил свою помощь, но он отказался и позвал:
— Ханночка! Иди сюда!
Жена его словно только и ждала у двери этого приглашения. Мгновенно появившись рядом с нами, она сказала с испугом:
— Гость может прийти в любую минуту.
— Знаю, знаю, — засуетился Арон Эйлифс, показывая на деньги. — Ханночка, дорогая, не подсобишь ли быстренько пересчитать гонорар из «Светоча»?
Йоуханна так посмотрела на меня, что я прямо съежился.
— Почему вы принесли одни мелкие деньги? — спросила она.
— Так распорядился Вальтоур, — пробормотал я.
— Вот оно что.
Я встал со стула: уйти или все-таки подождать? Фру Ханна сдвинула деньги на край стола и принялась считать с ловкостью банковского кассира. Ее короткие жирные пальцы, украшенные, помимо обручального, еще двумя кольцами с дорогими камнями, с быстрым шелестом пробегали одну пачку за другой. Только и слышалось: ш-ш. Я вытер пот со лба, по-прежнему стоя возле стула с портфелем и шляпой в руках, а Арон то завороженно смотрел на жену, то укладывал рядами уже пересчитанные деньги.
— Тысяча восемьсот шестьдесят? — Она сунула мужу последнюю пачку пятикроновых банкнотов. — Все сходится?
— Да, дорогая, все верно, — смиренно ответил он.
— Ну и куча! — сказала она холодно и, щелкнув языком, вылезла из-за стола, но пошла не на кухню, не в коридор, а в гостиную, где стала снимать мешочные чехлы с дивана и стульев. — Сейчас придет гость! — крикнула она оттуда.
Арон Эйлифс проводил меня к двери и, переминаясь с ноги на ногу, просил передать нашему доброму редактору горячий привет и искреннее пожелание, что их деловые связи будут в дальнейшем такими же тесными и дружескими, какими они были с самого первого номера нашего «Светоча». Готовых произведений у него достаточно: и проза, и поэзия — в частности, цикл стихов, □освященных любимой жене, окончательно отшлифован неделю тому назад.
— Отшлифован до блеска, хе-хе, — добавил он, протягивая мне на прощание руку. — Всего хорошего, Паудль, всего хорошего.
Я изо всех сил спешил покинуть этот дом и быстро спустился по лестнице. Но, очутившись под открытым небом, я увидел, как из такси выскакивает сам заведующий Управлением культуры, проносится мимо меня, не глядя по сторонам, и влетает в дверь, из которой я сам только что вышел. Случайность, подумал я, или как раз он-то и был гостем, которого они ждали? Это осталось для меня загадкой на всю жизнь. Одно было ясно: я ощущал себя иным, не таким, как прежде. Я не пошел кратчайшим путем на улицу Эйстюрстрайти, а пересек Концертный сад и зашагал вдоль Озерца. Быстро шагая, я словно пытался что-то с себя стряхнуть. С чего бы это? Чего я боялся? Недалеко от редакции я постарался идти спокойнее, затем вручил Вальтоуру подписанный Ароном Эйлифсом документ, но то ли забыл, то ли умышленно не передал привет.