Прошло, насколько мне помнится, три или четыре месяца. Видимо, перемены в меню, рассчитанные на новых клиентов, отрицательно подействовали на нервную систему Рагнхейдюр. Вдобавок новшества оказались не такими уж прибыльными, хотя ходили слухи, что она по-прежнему гребет деньги лопатой. Как бы там ни было, посещалось ее заведение спорадически: то густо, то пусто.
Однажды вечером в столовую ввалились четыре американца, подвыпившие и весьма агрессивно настроенные. Спросив, не ночлежка ли это, они потребовали у Рагнхейдюр вина и женщин. Она же обратилась к ним с просьбой вспомнить своих матерей и предложила на выбор исландское пиво или горячий кофе и «вкуснейший американский пирог с ревенем». Исландское пиво они разругали, пригрозили изнасиловать официантку, но в конце концов согласились выпить кофе с американским пирогом, о котором никогда слыхом не слыхали. Отведав бурды из цикория, которую хозяйка называла «кофе», и отдававшего кислятиной пирога, они прямо онемели от негодования. А потом разразились проклятиями и стали орать на знавшую английский официантку, которая поспешила скрыться — как сквозь землю провалилась. Испуганная Рагнхейдюр показала им на себя и трижды повторила: «Теософия», а затем, подняв указательный палец, несколько раз: «Перевоплощение». Но это не возымело действия. Американцы, посовещавшись вполголоса, снова взяли кофе из цикория и пирог из прокисшего теста, но не для того, чтобы пить и есть. Они стали плевать кофе и пирогом на мебель, на стены, лампы и пол. Когда кофе и пирог кончились, они начали бить чашки, блюдца, тарелки. Покончив с этим, взялись за стулья и доламывали два из них, когда ворвалась военная полиция вместе с исландскими полицейскими. Вояк в два счета скрутили и увели. Оказалось, что, когда говорившая по-английски официантка смекнула, к чему идет дело, она незаметно выбралась на улицу и по соседскому телефону вызвала полицию, предотвратив тем самым намного более значительную катастрофу.
Как только полицейские, составив протокол, распрощались с Рагнхейдюр, она вместе с официанткой принялась мыть, чистить и скоблить помещение, загаженное следами кофе из цикория и «вкуснейшим американским пирогом из ревеня», да подметать осколки посуды. Отнеся обломки стульев в чулан, она убрала из окон рекламные объявления. Однако ей было не по себе, она работала словно в забытьи, часто вздыхала и произнесла трижды: «Ну и ну, боже ты мой». К полуночи она решила оставить работу и пожаловалась на тяжесть в голове. Когда же на следующее утро хотела встать с постели, грянула беда: кровоизлияние в мозг частично парализовало ее. Рагнхейдюр доставили в больницу, где она поправилась быстрее, чем можно было ожидать. Уже через полтора месяца ее выписали, и она, прихрамывая, ковыляла по дому. Но сил у нее было мало. Губы слушались с трудом, и, когда она впервые после возвращения из больницы позвонила, я едва разобрал, что она хочет сказать. Она сказала, что дела у нее ко мне никакого нет, но просила заглянуть, если будет удобно, в полдень в воскресенье.
Когда я пришел, у Рагнхейдюр сидел пожилой юрист. На круглом столике между ними лежали какие-то бумаги. Юрист, задумчиво поглаживая седые волосы, собрал документы в желтую папку и положил ее в кожаный портфель. Затем он сунул очки в жестяной футляр и запрятал его глубоко во внутренний карман пиджака.
— Ну вот, Рагнхейдюр, — сказал он перед уходом, глядя на стенные часы. — Постараюсь помочь вам, но не знаю, чем это кончится, мы ведь имеем дело с великой державой. Однако надеюсь, вы получите какую-нибудь компенсацию.
— Я же только прошу справедливости, — сказала Рагнхейдюр.
— К сожалению, в нынешние времена справедливость — дефицит. — Юрист медленно поднялся со стула, точно у него болела поясница. — Документы я вам оформлю как надо и принесу в следующее воскресенье, — продолжал он. — Если что забыли или хотите изменить, сообщите мне не позднее четверга.
— Спасибо, Бьёрдн, — сказала Рагнхейдюр. — Большое спасибо.
Взгляд юриста упал на меня, он прищурился и заморгал.
— Мне кажется, я вас уже видел. Вы, простите, откуда родом?