— Из Дьюпифьёрдюра.
— А чуть южнее этого места у вас есть родственники?
— Насколько мне известно, нет.
— А в Эйрарбахки и Стохсейри?
Я покачал головой.
— Дряхлеть я стал что-то, — улыбнулся он, прощаясь со мной.
Рагнхейдюр проковыляла в прихожую, немного поговорила с юристом и той же нетвердой походкой вернулась ко мне.
— Надежней Бьёрдна не сыскать, — сказала она. — Он будет ходатайствовать за меня в военной комиссии. — И, помолчав, добавила — Разве не справедливо, если я получу какую-то компенсацию за это безобразие, хотя бы за сломанные стулья и разбитую посуду?
Я подтвердил, что американцы обязаны возместить ей ущерб.
— Дело-то все пошло насмарку, по крайней мере пока, — сказала она. — Ну и здоровье тоже. Не знаю, когда теперь поправлюсь. Сам видишь, какая я стала.
— Постепенно все наладится, — сказал я, сам не веря своим словам: уж очень жалкий у нее был вид с этими обвислыми щеками и синюшными губами. Рагнхейдюр не только заметно похудела, но вообще опустилась.
— Как ты думаешь, какую мне требовать компенсацию? — спросила она.
— Не знаю, лучше посоветоваться с юристами.
— Только бы Бьёрдн был с ними потверже. Какие же они защитники, коли допускают подобные безобразия и не возмещают ущерба?
— Что верно, то верно, — согласился я.
— Ну вот, — сказала она, — а сейчас я угощу тебя цикорным кофе.
Я горячо просил ее не беспокоиться: дескать, мне ничего не нужно, но она, не обращая на это никакого внимания, кивнула на игру «кошки-мышки» рядом с пепельницей на курительном столике.
— Загони-ка их в дом, пока ждешь кофе. Мерзавцы сломали «загони дробинку», а мыши уцелели. Хорошо, что лежали на подоконнике, а то бы и их сломали.
С этими словами она заковыляла на кухню и принялась хлопотать там. Между тем я, послушавшись ее совета, развлекался спасением оловянных мышей от жестяного кота, пытаясь загнать их в нору. Все было тихо, если не считать шума от редких автомобилей. Однако же тишина эта казалась иной, чем раньше. Иной была и атмосфера, царившая некогда в столовой хозяйки Рагнхейдюр. Сейчас здесь не было спокойствия и чувствовалась какая-то напряженность. В конце концов я спас оловянных мышей от кота, а Рагнхейдюр позвала меня на кухню и попросила забрать в комнату поднос, ведь у нее силы на исходе. Когда мы уселись за круглый курительный столик, я по ее просьбе разлил кофе по чашкам. Еще она угостила меня не очень соблазнительным куском вчерашнего пирога и того же возраста сдобой. А потом стала расспрашивать меня о людях, которые столовались у нее до появления английского гарнизона. Но одновременно подчеркнула, что ее отношения с англичанами были милосердным поступком и облегчили им знакомство со страной.
— Я должна буду чем-то заняться, когда поправлюсь, — сказала она наконец с тяжелым вздохом. — Не открыть ли вновь столовую? Как знать, может, кто и вернется из тех, что заходили ко мне до того, как я стала торговать жареной рыбой с картошкой. Ты, например?
— Хоть сейчас.
— Может, посоветуешь своим знакомым питаться у меня?
— Конечно.
— Ну а пока я рада, что у меня есть ты, Паудль. Ведь я пригласила тебя не просто так. У меня все еще слабая голова, ничего не могу прочесть. Только загляну в книгу или в газету, сразу устаю, и во лбу появляется какая-то тяжесть, и слова как в тумане.
— Наверное, тебе нужны новые очки, — сказал я.
— Дело не в очках. Моим очкам всего-навсего пять лет.
— Зрение меняется и за более короткий срок, — заметил я.
— Не в этом дело. Зрение у меня неплохое, и новые очки мне не нужны. Но я очень слаба после больницы. Как было бы хорошо, если б ты читал мне хоть немного по воскресеньям.
— Ну что ж, охотно.
— Может, почитаешь немного сейчас?
Я кивнул.
Рагнхейдюр, с трудом встав, поплелась в свою комнату и тут же вышла снова с книгой в руке.
— Будь другом, почитай-ка мне стихи Арона Эйлифса.
Я старался не показать, что предпочел бы поэзию другого рода. Молча взяв книгу в роскошном переплете, я полистал ее и увидел множество стихотворений, опубликованных в «Светоче», но не мог вспомнить точно, где видел другие — в печати или в рукописных сборниках автора. Я осведомился, не желает ли она послушать какое-нибудь определенное стихотворение.
— Нет… мне трудно выбрать какое-нибудь одно. Начни лучше с самого начала, дружок.
И я начал читать: