Некоторое время спустя в редакцию «Светоча», где я сидел над корректурой, позвонил Бьёрдн, поверенный покойной Рагнхейдюр, сказал, что у него есть ко мне небольшое дело, и предложил встретиться через час.
— Так вот, Паудль, дело небольшое. — Он указал на стул у своего письменного стола, отвинтил колпачок с красивой авторучки, наклонился вперед и некоторое время молча писал что-то на листе бумаги. После этого выдвинул ящик стола и вынул небольшой сверток, который протянул мне вместе с листом бумаги. — Попрошу вас поставить подпись и адрес под этой распиской. Закон есть закон. Но сначала прочтите, что здесь написано.
В расписке говорилось о том, что по устному пожеланию Рагнхейдюр Маркусдоухтир и с полного согласия ее наследников юрист Бьёрдн Йоунссон передал в собственность нижеподписавшегося книгу стихов Арона Эйлифса, а также салонную игру «кошки-мышки».
Я поставил подпись и указал свой адрес. Старик положил расписку в ящик и долго задумчиво смотрел на свои руки.
— Да, закон есть закон, — сказал он наконец как бы самому себе и взглянул на меня. — За несколько часов до смерти Рагнхейдюр позвонила мне и велела проследить, чтобы вы получили эти вещи, если случится что-либо непредвиденное. Вероятно, у нее было предчувствие, что ей недолго осталось жить, хотя она еще бодрилась. С самого детства она все делала своими руками и надорвалась. Вы знакомы с ее племянником Маркусом?
— Нет.
— Разве он не заходил к ней?
— Мне это неизвестно.
— Ах вот как? — удивился старик, но затем сказал: — Это еще ничего не значит, он, должно быть, последнее время был в Восточной Исландии. Но покойная Рагнхейдюр, конечно, не раз вспоминала о нем?
— Ни разу.
Старик был ошарашен.
— Что вы говорите, Паудль, — ни разу?
— Я никогда раньше не слыхал об этом человеке, — ответил я. — Даже не знал, что он существует.
— Странно! — Адвокат посмотрел на меня удивленно и растерянно. — Удивительно. — Он покачал головой, встал со стула и протянул мне на прощанье руку: — Ну, вот и все мое дело, Паудль. Не буду вас больше задерживать. Всего хорошего.
Я стал размышлять, нет ли в этих расспросах о племяннике покойной Рагнхейдюр тайного умысла, но объяснение пришло позже — когда я прочитал в газетах благодарность Союза исландских спиритов и их журнала «Солнечный свет» за то, что Рагнхейдюр завещала им кругленькую сумму. В один прекрасный день оба моих сотрапезника из подвального ресторанчика на Ингоульфсстрайти сообщили мне, что в столовой покойной Рагнхейдюр состоятся поминки. Некто Маркус, пьяница и хулиган, унаследовал дом своей тетки и все ее сбережения.
Поминки у этого Маркуса продолжались уже четвертую неделю. Вначале все дрожало от танцев под радиолу и от пения, подъезжали и отъезжали такси, одни с гостями, другие с крепкими напитками, третьи с яствами из ресторанов, четвертые с лимонадом, сигаретами и сладостями. Затем в столовой начали бить окна, а дыры затыкали тряпьем или заколачивали досками от ящиков. Чем дольше длились поминки, тем чаще происходили скандалы, и доходило чуть ли не до рукоприкладства. Испуганные соседи то и дело вызывали полицию, чтобы утихомирить буянов. Кончилось тем, что плоды жизненных трудов Рагнхейдюр пошли прахом — поминки завершились пожаром. Пьяный владелец дома и его последние гости, какие-то пропойцы, едва успели спастись, выскочив через заднюю дверь на закопченные плантации ревеня, где и шумели, наполовину ослепнув от дыма, пока их не задержала полиция. На следующий день прохожие увидели на месте дома покойной Рагнхейдюр черное пепелище.
Я откладываю авторучку, выдвигаю ящик и беру в руки игру «кошки-мышки». Странный азарт, знакомый мне издавна, охватывает меня, как только я пытаюсь загнать мышей в норку. Сейчас это для меня дело жизни и смерти, ведь котище непременно слопает несчастных мышек, если поймает их. Однако вскоре мой энтузиазм гаснет при воспоминании о том, как Рагнхейдюр указывала на сердце и произносила по-английски: «Теософия», потом указывала на потолок и говорила: «Перевоплощение».
Жена, открыв дверь, сообщает, что ужин готов. Ее взгляд падает на игру у меня в руках, и она удивленно спрашивает: