— Да, я как раз перевожу последнюю главу.
— У тебя есть какие-нибудь планы насчет нового романа?
Я признался, что кое-какие планы есть, скажем роман известного писателя…
— Детективный?
— Нет.
— Про любовь?
— До некоторой степени. Автор популярен и в фаворе у критиков, считается и народным писателем, и профессионалом…
— Мне не важно, кем его считают, — прервал Вальтоур. — Роман интересный?
— Да, по-моему, достаточно интересный, — сказал я, поправляя бумаги на столе. — А там не знаю.
Я начал было пересказывать содержание, Вальтоур нетерпеливо слушал, но очень скоро прервал меня.
— Не пойдет, слишком растянуто и банально, — сказал он. — Нам нужен остросюжетный детективный роман, а с другой стороны, нужна еще и любовная история. И думаю, решить эту проблему можно так: будем публиковать сразу два романа с продолжениями, когда через месяц увеличим объем журнала. Один — захватывающий детектив, а другой — про любовь, как в датских еженедельниках. Нравится?
— Нет, — вырвалось у меня. — По-моему, лучше печатать настоящую литературу.
— Вот как?
На лице у шефа появилась насмешливая улыбка.
— Ты никогда не упоминал при мне о письмах, — сказал он. — Будешь утверждать, что тебе о них не известно?
Я даже вздрогнул, но все-таки переспросил:
— О каких письмах?
— Да о письмах с жалобами!
— Что на них обращать внимание, — буркнул я.
Вальтоур сказал, что сегодня обсуждал эти дела с Хромоногим — так он звал экспедитора и бухгалтера «Светоча».
— К нему тоже есть претензии. Мы не можем делать вид, будто ничего не случилось. Не можем пройти мимо факта, что качество нашего еженедельника ухудшилось. За последние три месяца мы приобрели только нескольких подписчиков, зато семьдесят два аннулировали подписку из-за недовольства материалом. Семьдесят два! Пора, черт побери, заканчивать этот никому не нужный роман!
— Но есть ведь и совсем другие письма, — робко возразил я.
— Не стоит биться головой об стену, — сказал Вальтоур, уходя к себе. Скоро он вернулся с грудой писем и вывалил их передо мной на стол. Из этой кучи он выбрал письмо из Кеблавика и прочитал вслух несколько строк, затем начал цитировать одно за другим письма с хуторов, из поселков во всех концах страны: «Роман с продолжениями теперь неинтересный», «Короткие рассказы в журнале очень скучные», «Хочется читать увлекательные романы», «Почему в журнале нет хороших романов про любовь?», «Пачиму вы больши не пичатаити тегстов к танцывальным милодиям недели?», «В последнее время журнал стал намного хуже», «Журнал перестал быть интересным, и поэтому я аннулирую подписку».
— И так далее, и тому подобное, — сказал Вальтоур. — Что, будем закрывать на это глаза?
— Без сомнения, переводы оставляют желать лучшего, но эти рассказы написаны знаменитыми писателями, — опять возразил я. — Мне попадались письма от читателей, которые высказывались о них одобрительно.
— Мне тоже попадались, и я подсчитал их. Как ты думаешь, сколько их? Три, голубчик, только три.
— Мне кажется, некоторые из писем с жалобами написаны полуграмотными болванами. Стоит ли считаться с ними?
— С подписчиками? Стоит ли считаться с подписчиками? — спросил Вальтоур. — Ведь журнал должен себя окупать. Где мы возьмем деньги, если он окажется нерентабельным?
Возразить мне было нечего, я подавленно молчал.
— Ты говорил о настоящей литературе, — продолжал он. — А можешь ты указать мне хотя бы трех человек, у которых единое мнение о том, что такое настоящая литература? Конечно, не можешь! И какое ты имеешь право называть болванами и дураками людей, которые предпочитают для чтения иной материал, чем ты, и не столь грамотны! Ты серьезно думаешь, что моряки, рабочие и крестьяне в будни и праздники будут увлекаться теми книгами, которые именно ты считаешь хорошими? Мне не по душе такой диктат, такая узость взглядов на культуру. Мне неприятно такое высокомерие.
Я молчал, хотя мне не понравилось обвинение в высокомерии.
Вальтоур опять посмотрел на часы.
— Вот так-то, Паудль, — сказал он несколько мягче, — сейчас важно перейти в наступление и откопать такой роман, который привлечет людей к журналу. Сейчас я как раз буду над этим думать и поручаю тебе заняться тем же. А завтра посовещаемся.
Перекусив в обществе философствующих чудаков в ресторанчике на Ингоульфсстрайти, я вернулся в редакцию. Там царила тишина. Я закончил перевод последней главы романа, который шеф обозвал никому не нужным: ведь в нем не было ни серьезных преступлений (только мелкая кража), ни крупных конфликтов личного характера, если не считать большого числа выстрелов с локтя и пощечин.