«Через Брюгге или Дикомёйде?» — спрашивает он и тут же, свернув влево, что делает ответ излишним, доводит скорость до ста двадцати. Вот это мотор! Его шум был не громче жужжания обыкновенной мухи. Мне казалось, будто мы неподвижно висим над автострадой, которая, подобно ленте конвейера, стремительно проносится под нами. Мы проскочили Ниеувепоорт, Брюгге, Гент, Брюссель. Наконец он сжалился и дал нам передохнуть в Намене. Мы зашли в кафе. «Видел ты этого идиота велосипедиста? Еще бы чуть-чуть, и… Но Джекки изумительно водит машину». Мы второпях выпили по чашечке кофе и снова тронулись в путь; через лес Сен-Гюбер, над пропастями, сквозь полосы тумана, по крутым дорогам, где тормоза скрежетали, как паровозные сцепления, мы добрались до Бастони, расположенной на другом конце нашей страны. И тут супруга Джекки категорически отказалась ехать дальше: у нее затекло все тело и она умирала с голоду. Моя половина спокойно спала, скрючившись в своем уголке. Мы доехали до гостиницы «Арденнский гранд-отель», сняли там номера, пообедали и отправились поглядеть, как живут здесь люди.
О Бастони можно говорить все, что угодно, как хорошее, так и плохое, но одно бесспорно: нигде в мире не найдешь таких прекрасных, благоухающих окороков, как здесь. Ну, а если уж вы забрались в Бастонь, искать вам окорока не придется. Мясных лавок здесь больше, чем палаток на рынке.
Вечером мы стояли на Центральной площади перед освещенной витриной лавочки достопочтенного господина Хускина под вывеской «Лучшая в мире ветчина». Приплюснув носы к стеклу, мы разглядывали легионы окороков, украшавших потолок и стены. Они были великолепно оформлены — упакованы в целлофан и украшены бельгийскими флажками. За прилавком важно восседала госпожа Хускин собственной персоной, сияющая, розовая, сама как огромный окорок. Сквозь стекло витрины она смотрела на нашу компанию вопросительно, будто хотела сказать: «А дальше что?» Только что пробило десять, ей пора было закрывать. Она не спеша подняла руку к выключателю и погасила, а потом опять зажгла свет. После такого ультиматума мы вчетвером ринулись в магазин. Немедленно купить окорок, теперь или никогда, здесь или нигде! И не окорок — много, много окороков, черт подери! Кто приезжает в Рим, тот осматривает церковь святого Петра, кто попадает в Бастонь, покупает окорока.
— Возьми эти шесть, — посоветовал я своей половине, указав на окорока, висевшие справа от меня. Они понравились мне тем, что были совершенно одинаковые. Я вообще проявляю большую решительность при покупках, так как не люблю задерживаться в магазинах. И раз уж мы все равно дышим бензином моего свояка, почему бы нам не подышать еще и запахом окороков? На мой совет жена лишь пожала плечами. Начались осторожные переговоры между моей половиной и ее сестрой, с одной стороны, и госпожой Хускин — с другой. Мы со свояком отступили на полшага назад — больше не позволило висевшее мясо. Да, здесь было на что посмотреть! Отборная коллекция, все как на подбор, каждый весил не меньше четырех и не больше пяти килограммов, не слишком жирные и не слишком тощие, с коричневой сухой корочкой — такие можно брать с собой хоть в тропики, никакая жара их не растопит. Под холодным взглядом хозяйки магазина наши женщины давили и нюхали окорока, и, когда стало совершенно ясно, что у Хускинов не принято уговаривать покупателей и расхваливать свой товар, моя жена купила отличный окорок на четыре сто. Она взглянула на меня, чтобы возложить часть ответственности за покупку, но я упрямо повторил:
— Возьми эти шесть!..
Она купила еще один на четыре двести. Настала очередь свояченицы. Ида намного привередливее и скупее моей супруги. Не раз пересчитает денежки, прежде чем расстаться с ними. Она вооружилась лорнетом и принялась тщательно осматривать окорока. Госпожа Хускин слипающимися глазами глядела на мрачную и неприветливую Центральную площадь. Огонек ее лавчонки освещал несколько чахлых деревьев и телеграфный столб. Мне пришло в голову, что еще немного, и она уляжется на прилавке, как корова на лугу; а свояченица все изучала окорока.