— Отличная посудина, — заявил Массильи, — чертовски славная посудина! Да-да! Корабли приходят и уходят, но этот больше не вернется. Желаю удачи, господин де Кастеллан. — И чтобы не совсем уж игнорировать владельца — истый марселец не может быть невежлив, — он обратился ко мне: — Потеря для Франции, но прекрасное приобретение для бельгийского флота. Массильи поздравляет вас, сударь!
Он повторял, что находит корабль отличным до тех пор, пока де Кастеллан не сунул ему в руку нечто, сразу же исчезнувшее у него в кармане. Пропустив еще стаканчик и бросив нам бесцеремонное «ну пока, господа», Массильи скрылся.
Де Кастеллан прослезился, когда я вынул из саквояжа новенький трехцветный бельгийский флаг, только что купленный в Париже, — сейчас этот флаг взовьется над его четырьмя миллионами, посылая последнее «прости» французскому налоговому управлению.
— Да здравствует Бельгия! — сказал наш капитан, встав по стойке «смирно» и отдавая честь флагу.
Не хватало только фанфар. Но я исправил это упущение тем, что, когда «Жозефина» отвалила от причала, напевал про себя «Брабантский марш». Итак, свершилось!
Теперь, когда все уже позади, я могу признаться, что последние минуты были мучительны. Де Кастеллан, погруженный в свои эмоции, в тот момент был далек от действительности, а я до последней секунды ожидал нападения со стороны казны, боялся, что она настигнет нас если не в виде крылатого дракона, то хотя бы в образе господина в черном, с официальной бумажкой в руках, который на неопределенный срок наложит арест на нашу нарядную «Жозефину» и таким образом впишет заключительный аккорд в нашу «марсельскую рапсодию».
Пираты не украли корабль, а добросовестно доставили к новому месту стоянки, и сейчас он находится в безопасности у берегов Барселоны. Как я уже сказал, с той минуты, как неизвестный артиллерист на Лотарингском фронте сделал первый выстрел, ее цена повысилась на три миллиона. И если эти храбрые французы продержатся долго, цена еще увеличится. Боорман дал мне мудрый совет, подсказав мысль переправить танкер в Испанию: ведь если бы он стоял еще в Марселе, то воюющая Франция уже захватила бы его. Конечно, они бы хорошо заплатили, но все же не настоящую цену; а вот теперь, когда как следует припрет, с них можно содрать три шкуры, тут уж им придется раскошелиться, потому что, пока идет эта драка, бензин нужен им позарез. Я думаю в конце концов отдать предпочтение английским фунтам. Мой друг де Кастеллан — мы с ним теперь друзья — недавно избран почетным председателем Французского национального общества судостроителей, и я уверен, что впредь могу рассчитывать на его поддержку. Один человек, который всегда в курсе таких дел, сказал мне на прошлой неделе, что ему собираются предложить портфель морского министра.
Итак, Франс, выпьем за войну, ибо война — это благословение божие. Капитализм тоже имеет свои хорошие стороны, не правда ли?
Блуждающий огонек
(повесть)
Унылый ноябрьский вечер, затяжной дождь гонит с улицы даже самых стойких. Увы, тот кабачок, куда я всегда заворачиваю, слишком далеко, чтобы идти туда под холодным ливнем. Так что впервые за много лет — а годы летит незаметно — я вернусь домой так рано, и мое возвращение, наверно, будет воспринято моей семьей как первый шаг на пути к добродетели. Начинать всегда трудно, но лучше поздно, чем никогда, скажет моя жена. Только прежде надо купить газету, чтобы можно было почитать у камина, потому что, если я просто сяду к огню, мое молчание убийственно подействует на все мое семейство. Ах, я и сам знаю, как удручающе действует на других, когда человек сидит, уставившись в огонь, будто он один в доме, и не пошутит, никого не похлопает по плечу, чтобы подбодрить, если тому не везет, не спросит — как живется, все ли в порядке.
Я захожу в лавочку, где всегда беру газету, и в стотысячный раз слышу, как старая карга, хозяйка, жалуется на погоду. Да, соглашаюсь я, дождь идет. Моросит, поправляет она. Верно, соглашаюсь я, моросит. Да стоит ли вступать в спор с этой живой окаменелостью, которая, как сталактит, образовалась у меня на глазах за эти годы. «Глядите, трое черномазых!» — и она кивает на прохожих, выставив вперед единственный зуб, который торчит у нее изо рта и никак не вывалится.
И действительно, когда я, подняв воротник, хочу пробежать к трамвайной остановке, трое темнокожих заступают мне дорогу. Очевидно, матросы с индийского корабля, их тут много ходит. Глаза — как у газелей, длинные волосы черны, как вороново крыло, от одного вида их топкой бумажной одежды меня пробирает дрожь, хотя поверх костюмов на них парадные черные куртки. У одного на голове красная феска, это, видно, у них главный. Честно говоря, они меня совсем не интересуют, мы тут к ним давно привыкли. Да и хочется поскорее добраться домой, хотя ничего хорошего меня там не ждет.