Норвежец согласился.
У двери на стуле чинно сидела монашка с блюдом в руках и при звоне каждой падающей в него монеты бормотала что-то, заглушаемое шарканьем ног, гулко отдававшимся под сводами. Асгард и Грюневальд сняли шляпы, дошли на цыпочках до середины церкви и остановились. Длинными рядами сидели молящиеся, а от алтаря раздавался вопрошающий глас пастора, который расхаживал взад и вперед и выразительно жестикулировал. Мужчины и мальчики на хорах отвечали ему пением, затем неожиданно вступил орган и заглушил всех. В церкви было по-вечернему сумрачно.
— Пошли, — тихо произнес Асгард.
И, оставив молящихся, они направились к выходу.
Выйдя на улицу, они продолжили свою прогулку, молча шагая рядом, и каждый старался вспомнить что-нибудь значительное, соответствующее торжественности момента.
— Вы ведь не женаты? — спросил наконец норвежец.
— Нет, — ответил Грюневальд. — Я не женат.
— Моя жена, — продолжал норвежец, — была очень, очень красивая. У нее были длинные светлые волосы, она превосходно бегала на коньках и великолепно играла на пианино. Я тогда был офицером, и все друзья завидовали мне. Она меня горячо любила, почти так же горячо, как я ее. Но, сударь, мы не были женаты еще и шести месяцев…
Грюневальд уже все понял.
Что ж тут поделаешь? Не надо было жениться на такой красотке, мимо которой не пройдет ни один мужчина.
Он схватил Асгарда за руку и с силой потряс ее.
— Не надо, — прервал он норвежца, желая избавить его от признания, которое причинит боль, — не убивайтесь. Такое случается иногда с самой любящей парой, и все еще может уладиться.
— Нет, — запротестовал Асгард, — потому что…
— О друг, — взывал Грюневальд, защищая отсутствующую грешницу, — она, возможно, менее виновата, чем вы думаете. И разве не призвал Иисус неверную жену к себе?
— Нет, — в отчаянии твердил Асгард. — Вы не поняли меня. Через шесть месяцев после свадьбы, сударь, она внезапно умерла, — тихо сказал он. — Я никак не могу забыть ее, и поэтому приехал сюда, чтобы немного отвлечься. К тому же я учу французский, — закончил он с улыбкой в глазах и уголках рта.
Грюневальд лихорадочно подыскивал факт, равноценный откровенному признанию норвежца, и вдруг вспомнил о письме Луизы, которое жгло ему карман. Они сели на скамейке в саду за церковью. Сначала он еще раз искоса бросил взгляд на Асгарда, но весь его облик вызывал такое доверие, что Грюневальд больше не колебался и вытащил письмо.
— Прочтите, пожалуйста, — попросил он норвежца, протягивая ему на ладони сердце Луизы. — Я получил его от одной женщины. Как бы вы поступили на моем месте?
Фиалку он сунул обратно в карман.
— Не нужно, — смущенно сказал Асгард. — Я рассказал вам это просто так.
— Нет, — настаивал Грюневальд. — Очень нужно. Здесь дело совести, и мне бы хотелось знать ваше мнение.
Асгард своими большими руками развернул лиловенькое письмецо и начал читать. Сложная это была для него задача. Во-первых, письмо было написано человеком, который берется за перо лишь в случае самой крайней необходимости, а во-вторых, грамматические ошибки и карандашные исправления, сделанные Грюневальдом, окончательно сбивали его с толку. Рихард должен был объяснять ему, что под «канторой» имелась в виду «контора, канцелярия», и «контору» пришлось искать в карманном словаре, который Асгард всегда носил с собой, так как этого слова он не знал, равно как и «гулящая», которое встретилось в предложении «…Я не такая плохая, как многие гулящие», и также явилось камнем преткновения, ибо слово это употреблено в переносном смысле и не имеет ничего общего с «прогулкой». И все же к концу чтения до норвежца дошел смысл, и он снова сложил письмо осторожными движениями, свидетельствующими о полном уважении к автору.
— Ну как? — спросил Грюневальд, пряча письмо. — Что вы скажете? Французскую грамматику по этому посланию не выучишь, а? — засмеялся он.
Асгард посмотрел на него и покрутил свои печальные усы, один конец которых загибался, а второй безнадежно свисал вниз.
— А что вы собираетесь делать потом? — спросил он наконец.
— Я? — переспросил Рихард. — Потом я, видимо, буду помогать отцу, он торгует растительным маслом и салом.
— Я не то имел в виду, — сказал норвежец. — Мне хотелось лишь узнать, собираетесь ли вы на ней жениться.
— Жениться? Конечно, нет.
— Тогда вы не должны ее обманывать, — решил норвежец. — Она, бесспорно, хорошая девушка, сударь.
— Прекрасная девушка, — согласился немец, невольно поддаваясь назидательному тону норвежца. — Но она вдова, так что имеет кое-какой опыт. Я тоже сначала немного колебался, а потом подумал, что большой беды, напорное, не будет.