— Чем это у тебя карманы набиты, Готхольд?
— Кровью и почвой!
Потом со старым Серно стало уж совсем неладно. Он пересыпал землей страницы своего молитвенника. Полоумный! Ему попытались было запретить подносить землю под благословение. Он возмутился. По его понятиям, полоумным был тот, кто иначе относился к земле.
Предшественник нынешнего ночного сторожа, выходя вечером на работу, натягивал себе на голову одеяло. Для глаз он прорезал в нем две дырки. «Я вплотную подойду к любому грабителю, а он меня и не увидит», — говаривал он. Деревенские жители, прежде всего женщины и дети, боялись этого привидения больше, чем воров и грабителей. Умалишенные ведь не знают, что лишились ума.
В полном разногласии с самим собой, Оле уже под утро добирается до своей кровати и ложится возле блаженно храпящего Германа. Он чувствует себя больным, настолько больным, что должен лежать в постели. Будь что будет. Видно, он человек второго сорта.
Деревенский аппарат новостей работает без проводов и электричества. Были бы длинные языки да ушки на макушке — вот он уже и заработал. Настоящее perpetuum mobile, время от времени, конечно, нуждающееся в смазке, как любая машина.
У деревенской службы связи имеются два агентства: пивная Георга Шабера и кооперативная лавка. Лавка к тому же обычно заменяет кафе для здешних женщин. Они грызут печенье или конфеты и оживленно болтают в ожидании, когда приедет кооперативная машина с продуктами.
Аппарат сообщает: Оле Бинкоп вышел из партии.
Опровержение: не вышел, а его исключили.
Комментарий: выходить из партии не разрешается. Из партии всегда исключают, даже если ты сам выходишь.
Информационный аппарат сообщает: бургомистра Нитнагеля сняли с должности.
Опровержение: Нитнагеля уволили в отпуск за то, что он легкомысленно обошелся с общинной землей.
Комментарий: социал-демократы народ мягкотелый и неустойчивый. Обязанности бургомистра исполняет Фрида Симсон.
Информационный аппарат сообщает: Оле Бинкоп избил лесопильщика.
Опровержение не воспоследовало.
Комментарий: чаша переполнилась.
В Блюменау, как и всюду, самоновейшие сообщения через четверть часа становятся историей. Женщины ведут регистр беременностей в деревне.
Молодая лесничиха Штамм входит в лавку. Вежливо здоровается. Покупает булочки, четвертинку водки и бутылочку кармоля.
— Кармоль — это полезно, — говорят женщины. Они рассматривают летнее пальто лесничихи и вглядываются в ее лицо. — Поздравляем, фрау Штамм. Давно пора. Видно, долго гнездышко вили.
Лесничиха краснеет.
— Это ошибка! Это совершеннейшая ошибка! — А с животом это у нее от парного молока.
Подъезжает новехонькая машина. Ей-богу, волшебная шкатулка этот грузовичок! Он привозит плоды широко разветвленной внутренней торговли: кипу теплых носков на лето, зимние шерстяные перчатки для сбора урожая, прехорошенькие ванночки для купанья и целый ящик маникюрных ножниц вместо ожидаемых зажимов для белья.
Фрау Штамм бредет по деревне. Она еще так мало успела осмотреть здесь. В каком стиле построена эта церковь? Нет, это не готика. Лесничиха приглядывается и к другим достопримечательностям: вот, например, пожарное депо, вон старая школа и гостиница «Кривая сосна». Из гостиницы выходит — подумать только, какое совпадение! — господин Мампе, приводивший ей корову. Лесничиха с удовольствием вспоминает, как это было. Прелесть, а не корову он привел ей. «Нанетт!» — звала лесничиха, а та отвечала: «Му-у!»
— Ах, да ведь это же господин Мампе! Скажите, господин Мампе, вам не предстоит в ближайшее время встреча с господином Рамшем?
— По доброй воле не предстоит.
Молодая лесничиха не скряга. И случайно у нее в сумке оказывается бутылочка водки. Может быть, господин Мампе хочет немного освежиться? Пожалуйста, прошу вас!
Господин Мампе снисходит к ее просьбе, его адамово яблоко так и прыгает. Он берет письмецо для Рамша, подносит его к самому носу: все понятно!
— Вот чертов сын этот Рамш!
— Как вы говорите?
— Говорю, что он в две дуды свистит.
Лесничиха не понимает. Мампе Горемыка сует письмо под шапку. Он передаст его Рамшу через кухарку.
— Пойдет так?
— Хорошо, очень хорошо, господин Мампе.
Деревенский аппарат новостей обслуживает и Аннгрет. Подкармливает ее тщеславие: Рамш и Оле подрались из-за нее. Правда, сомнения все-таки грызут ее: почему Рамш не подает о себе весточки? Она ведь не каменная.
Вечером Аннгрет ищет утешения в мятной настойке. В праздничном своем костюме она горделиво прохаживается перед зеркалом: разве парадный ужин откладывается, фрау Рамш?
Одному богу известно!
Осторожный стук в окно. Аннгрет в мгновение ока молодеет. Под окном стоит Мампе Горемыка.
— Go in, [70]небесный вестник! — Аннгрет жаждет весточки.
В прошлой жизни Мампе, наверно, был насекомым. Он чует спиртное через стены.
— Дай глоточек, Аннгрет!
Аннгрет ему наливает. Мампе для нее все равно что земляк, а их общая родина — лесопильня. Они чокаются.
— За то, что мы любим!
Мампе против этого тоста не возражает. Он любит водку.
— Что слышно на лесопильне?
— Особенно ничего. Письма приходят не так уж редко, а вот штакета и горбыля маловато. — Впрочем, Мампе с лесопильней теперь ничего общего не имеет.
Они выпивают еще по стаканчику. Почему Мампе покинул лесопильщика в беде?
Лесопильщик пригрозил ему судом и полицией. Мало того, он его лишил работы у Серно.
— Подумаешь, какой владетельный князь нашелся! Мы что, живем при феодалистическом целибате,что ли?
Аннгрет:
— Говори толком, а не неси чепухи! Что там было со стомарковой бумажкой?
Мампе:
— Заткнись и не приставай!
— Говори толком!
— Сто марок, сто марок, затвердила, как сорока! — Мампе за эти сто марок немало поработал.
Значит, он грузил налево длинномерный лес для Рамша, если Аннгрет его правильно поняла?
— Длинномерный лес? — Мампе один за другим торопливо опрокидывает в рот два стаканчика мятной настойки. — Дерево падает на человека. Как, спрашивается, он под него угодил? Об этом надо молчать. Молчание — тяжелый труд. Понятно тебе наконец?
Аннгрет берет в руки наполовину опустевшую бутылку и замахивается на Мампе:
— Перестань!
— Ты тоже хочешь мне рот заткнуть? Пока что ты еще не фрау Рамш.
— Я Аннгрет Анкен!
— Обыкновеннейшая шлюха! — Мампе пятится к двери и исчезает. Бутылку он прихватил с собой. В порядке самозащиты.
У Аннгрет дрожат губы. Она видит себя, подвыпившую пожилую женщину, в большом зеркале. Аннгрет ногой ударяет в зеркало. Звон стекла. Осколки, хихикая, сыплются на пол.
Аннгрет бежит на лесопильню. Она должна предостеречь возлюбленного. Рамша нет дома.
Вечер темно-синий и звездный. Лесопильщик пешком, а не на автомобиле — словом, без всякой помпы — отправляется в лесничество. Лесничий уже два дня как повышает свою квалификацию в районном городе. Молодая лесничиха, видимо, не ждет гостей, потому что Рамша она встречает — pardon mille fois [71]— в халате.
Они пьют рислинг из запасов лесничего, исчисляющихся в пять бутылок. Лесопильщик чувствует себя неуютно в комнате с оленьими рогами. Рога, точно вилы, уставились на него со стены. Он явился сюда, потому что в письме лесничихи настойчиво говорилось о важных новостях. Что-нибудь касательно древесины?
Разговор теплеет.
— Что, собственно, произошло с коровой?
Корова была хорошая, но лесничиха не выносила, хоть что хочешь делай, не выносила запаха молока.
— В моем нынешнем положении…
Лесопильщик поднимает свой бокал:
— Be happy all the days! [72]
Они чокаются. После третьего стакана рислинга корова перестает фигурировать в их разговоре. Лесничиха мечтательно смотрит в воображаемую даль.