Ирина Млечина
Предисловие
Работа над переводом романа Альфреда Андерша «Винтерспельт» ввела меня в живой, полный драматической напряженности мир его героев, рождающий чувство глубокого уважения и симпатии к личности самого автора. Перевод-это особое соприкосновение с творческим миром художника, открывающее тайники, часто невидимые при простом чтении. Переводчику выпадает возможность увидеть писателя, так сказать, не из зрительного зала, а заглянуть за кулисы, попасть в гримерную. Такое рабочее общение может, наверно, вызвать и разочарование, а может — если речь идет о мастере, — необычайно усилить ощущение глубины и обаяния его мысли, подтвердить яркость его индивидуальности. Переводить «Винтерспельт» было, при всей прозрачности андершевской прозы, трудно; но работа была и увлекательной, доставляла удовольствие. Книги Андерша я читала и раньше, знала все или почти все, что он написал, но этот роман произвел впечатление совершенно исключительное. Хочется привести мнение Константина Симонова, назвавшего «Винтерспельт» «очень хорошей книгой», написанной «очень хорошим человеком».
Находясь в октябре 1976 года в командировке в ФРГ, я позвонила Андершу в Цюрих и сказала, что перевожу его роман и хотела бы встретиться, чтобы задать несколько вопросов по тексту. «Послезавтра вас устроит? — отозвался Андерш. — Буду ждать во Фрайбурге, в гостинице «Виктория», в восемнадцать часов…»
Не стану подробно рассказывать, как, приехав в назначенный день в небольшой старинный город Фрайбург на юге ФРГ, неподалеку от швейцарской границы, я, еще до встречи с Андершем, увидела в фойе гостиницы «Виктория» человека, чье лицо было мне знакомо по многочисленным фотографиям: Зигфрид Ленц, известный писатель, оказался здесь проездом. Он собирался на следующий день в Цюрих — выступать перед студентами университета на тему «Литература и политика». Узнав, что я жду Андерша, он радостно улыбнулся. «Не может быть! Подумать только: мы с Андершем старые друзья и не виделись много лет…»
Ровно в восемнадцать часов, прямо с вокзала, расположенного по соседству с гостиницей, появился Андерш — сухощавый, сдержанный, немногословный Сразу выяснилось — бывают же совпадения! — что и ему завтра выступать в том же университете на ту же тему и что они с Ленцем уедут ранним утренним поездом в Швейцарию.
Мы разговаривали с Андершем много часов подряд, до поздней ночи. Поначалу несколько скованный, он оказался интереснейшим собеседником, с замечательным чувством юмора. Он охотно ответил на вопросы, с любопытством проглядел приготовленный мною список военных реалий, которые хотелось уточнить, нарисовал в моем блокноте головной убор героя «Винтерспельта» майора Динклаге, поскольку немецкое слово «Mtitze» не объясняло, шла речь о пилотке или о фуражке. Андерша очень обрадовало, что его роман выйдет на русском языке.
Уже тогда он был тяжело болен, но этой темы не касался, только раз, за ужином, упомянул, что вынужден очень ограничивать себя: «Почки!..» Через год с небольшим ему сделали операцию, он почувствовал себя лучше, работал, был полон
творческих планов. В феврале 1980-го его не стало…
* * *
История литературы знает немало примеров, когда подлинное значение художника для культуры его страны, мировой культуры в целом вырисовывалось со всей очевидностью лишь после его смерти. Контекст времени, события истории позволяют яснее увидеть вклад писателя в литературу, его воздействие на общественное сознание. В определенном смысле это относится и к Альфреду Андершу. Хотя известность пришла к нему еще при жизни, а сам он с конца 40-х годов воспринимался антифашистской, прогрессивной общественностью ФРГ как одна из ключевых фигур культурной жизни, все же оценить по-настоящему масштабы его творчества, его реальную роль в формировании демократической литературы этой страны можно лишь с определенной временной дистанции. За годы, истекшие после преждевременной кончины писателя, с особой определенностью выявилась важнейшая позитивная функция писательского слова, противопоставляющего идеологии милитаризма и насилия, идеям фатализма и социального пессимизма веру в человеческий разум и гуманистические духовные ценности.
Андерш не любил громких слов, пышных выражений. И все же, вступая в противоречие с его собственной стилистикой, хочется назвать его выдающимся современным просветителем и человеком высокой ответственности. Это ни в коей мере не означает, что его произведения отличались дидактичностью, а сам он был склонен к нравоучению: ничто так не было ему чуждо, как желание поучать других. Речь не о том: в наше сложное, полное опасных противоречий и конфликтов время он был убежден в возможности плодотворного воздействия писательского слова на общественные умонастроения. Он отказывался считать литературу беспомощной, не желал признавать пресловутый тезис о «бессилии духа». Он сохранял уверенность, что на человека и общество можно и нужно влиять, стимулируя то самое чувство ответственности, которое занимало столь важное место в его собственной системе нравственных координат и которое, по мере приближения человечества к третьему тысячелетию, все ощутимее становится одной из ключевых этических ценностей.
Альфред Андерш принадлежит к тому поколению писателей ФРГ, для которых узловым моментом творчества, определившим писательские судьбы, стало осмысление трагического опыта, связанного с фашизмом и войной. Борхерт, Бёлль, Шнурре, Рихтер, Айх — вот лишь несколько имен из этой плеяды, составившей славу литературы ФРГ. Уже в 50-е годы в их произведениях зазвучала нота разочарования и тревоги; мотив «преодоления прошлого» все заметнее вытеснялся мотивом «непреодоленного прошлого»; западногерманская социально-политическая реальность поставляла все больше аргументов для горького вывода о несостоявшейся демократической и антифашистской перестройке.
Как и всякий крупный художник, Андерш, естественно, видел события недавней истории по-своему, находил свои подходы, свой угол зрения. Изображая войну, он не рисует батальных сцен, не описывает сражений, выстрелы на страницах его книг звучат крайне редко. Его интересует другое: типы человеческого поведения, столкновение позиций, выбор решений. Если искать доминанту его творчества, ею окажется, скорее всего, интерес к острым ситуациям, требующим от человека жесткого определения своего пути.
К темам, так или иначе связанным с войной и фашизмом, Андерш обращается едва ли не во всех своих крупных прозаических сочинениях: романах «Занзибар, или Последняя причина» (1957), «Рыжая» (1960), «Эфраим» (1967), во многих рассказах и стихотворениях. Об этом и два его наиболее значительных произведения: автобиографическое эссе «Вишни свободы» (1952) и роман «Винтерспельт» (1974); одно знаменует начальный, другое — завершающий этап его творчества.
«Вишни свободы» — исповедь молодого немца, вовлеченного фашизмом в войну и актом дезертирства из гитлеровского вермахта осуществившего свой приватный расчет с преступным режимом. Перед нами произведение, несущее на себе печать заметного увлечения автора экзистенциализмом. В послевоенный период экзистенциалистские идеи оказались весьма притягательными для западноевропейской интеллигенции, сыграли важную роль в процессе духовной переработки опыта минувших десятилетий. Этот опыт выдвигал на первый план вопросы, связанные с виной и ответственностью, с поведением человека в сложных жизненных ситуациях, с выбором моральных ценностей.
Философско-лирический монолог Андерша, составляющий художественную ткань «Вишен свободы», предельно искренен. Со сдержанным лаконизмом повествует автор об этапах своей биографии: детство и отрочество в доме националистически настроенного офицера первой мировой войны, вступление в Коммунистический союз молодежи Германии, «травматический шок», вызванный приходом к власти Гитлера, арест и заключение в Дахау, позднее — гестаповский надзор, «уход в себя», в «парк эстетики и культуры» как реакция на фашизм.
Отчет о собственной жизни сочетается с размышлениями о войне и фашизме, о недавней истории Германии. Дезертирство из вермахта предстает как акт сопротивления нацизму, крайняя форма самозащиты от крайнего принуждения, как реализация идеи свободного выбора. «Задача этой книги, — пишет Андерш, — показать, что я… в определенный момент выбрал поступок, придавший моей жизни смысл и ставший той осью, вокруг которой с тех пор вращается колесо моего бытия… Эта книга хочет лишь сказать правду, абсолютно приватную и субъективную правду. Но я убежден, что всякая приватная и субъективная правда, если только она действительно правда, способствует познанию объективной истины».