Читать онлайн "Избранное" - Эренбург Илья Григорьевич - RuLit

Полковники из терракоты, политиков томный лай, булочки с маслом и кофе. Гитара моя, играй!

Чиновники все на месте, берут охотно на чай двести долларов в месяц. Гитара моя, играй!

Янки дают нам кредиты, они купили наш край, — родина всего превыше. Гитара моя, играй!

Болтают вовсю депутаты, сулят горемыке рай, а за всем этим сахар и сахар… Гитара моя, играй!

Чтоб заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, чтоб заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, хочешь того или нет — работай, работай, работай.

Сахар из тростника, чтоб кофе послаще было, сахар из тростника, чтоб кофе послаще было. Горче желчи тоска жизнь мою подсластила.

Ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю, ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю. Никто мне не скажет «вы», собак на меня спускают.

Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Я был мужчиной — и что ж? Сижу теперь за решеткой.

За решеткой теперь умирай. Что тут дни или годы? Это и есть мой рай, это и есть мой рай — свобода, свобода, свобода.

Они убивают, когда я работаю, и, когда я не работаю, они убивают; работаю я или не работаю — всё равно они убивают.

Вчера я видел человека — он глядел, как солнце всходило, он глядел на солнце уныло, своими заботами полный, он глядел, как солнце всходило, но он не видел солнца.

Вчера я видел, играли дети — один убивал другого; вчера я видел, играли дети — один убивал другого. Когда они вырастут, кто им скажет, что взрослые — это не дети? Когда они вырастут, кто им скажет, что солнце для каждого светит!

Они убивают, когда я не работаю, и, когда работаю, они убивают; работаю я или не работаю — всё равно они убивают.

Дорогой моря, добыче рад, дорогой моря пришел пират; он улыбался чужой тоске, держал он палку в сухой руке. Забыть не может моя тоска о том, что помнят и облака.

Он ствол надрезал, он смял луга, он вез железо и жемчуга. Дорогой моря и черных слез на запад горя он негров вез. О том, что помнят и облака, забыть не может моя тоска.

Увез он негров, чтоб негры шли, чтоб рыли недра чужой земли, и хлыст, чтоб щедро рабов хлестать, и смерть, чтоб негру уснув, не встать.

Дорогой моря идем одни; здесь я и горе моей родни. Ты не забудешь, моя тоска, о том, что помнят и облака.

Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал. Я пошел по дороге со всеми и этим себя утешал, потому что, когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал.

Я гляжу, как люди приходят, как люди уходят в славе и в обиде. Я иду по дороге. Нужно глядеть, чтоб видеть, нужно идти по дороге.

Некоторые плачут от обид, а я смеюсь смело: это мой щит, мои стрелы, — я смеюсь смело.

Я иду вперед, нет у меня посоха. Кто идет — поет. Я иду вперед, я пою досыта, я иду вперед, нет у меня посоха.

Гордые меня не любят: я простой, а они — знать, но они умрут, эти гордые люди, и я приду их отпевать, они меня потому и не любят, что я приду их отпевать.

Я гляжу, как люди приходят, как люди уходят в славе или в обиде. Я иду по дороге, нужно жить, чтоб видеть, нужно идти по дороге.

Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал. Я пошел по дороге со всеми и этим себя утешал, потому что, когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал.

Она — как сало, белее мела, луна большая Венесуэлы. И тот же голос поет усердно про тот же голод, того же негра и про рубашку — она из пепла, про печь без углей она ослепла. Земля — и койка и одеяло. Как это грустно! Начнем сначала: она устала и побледнела, луна большая Венесуэлы.