Он двинулся вверх крутой тропой, стесненной с обеих сторон каменной оградой. На склоне, подобно античному амфитеатру, уступами взбиралось по взгорью полукружие огородов, обрамленных каменной кладкой и прорезанных сетью водоотводных канав. Широколистные смоковницы, кусты граната и ежевики, купы сребролистых маслин на корявых стволах, красные кровли домов в прибрежной зелени. Две чайки с неутомимым постоянством кружили над простором моря. Становилось жарко.
Перед гостиницей за столиками сидело несколько крестьян из местных, а молодой хозяин, красивый и черноволосый, как итальянский фигаро, стоял в дверях своего заведения, прислонившись к косяку.
— Добрый день! — приветствовал он приезжего. — Как отдохнули?
— Спасибо. Отлично выспался.
— Значит, вам понравилось у Станы. Садитесь, выпейте вина!
Вино домашнего производства, тягучее, темное, сильно вяжущее, а гости, видно, тут нечасты, и поэтому их принимают с радушием добрых старых времен.
— Успеется, закажете еще и сами! — не позволил ему заплатить за вино молодой хозяин. — Думаете, значит, побыть здесь, может, несколько дней. Вот и прекрасно. Милости просим, заходите, больше у нас некуда деться. Особенно вечером. Симо! Помоги господину перенести вещи!
Поднялся мужчина в линялой красно-черной ковбойке, неопрятно болтавшейся на нем, тот самый, сидевший здесь вчера, и понуро встал перед ним, поскребывая кустистую с проседью бороду, которой поросла вся его физиономия и шея до черных косм на загорелой груди. Несколько протрезвевший после вчерашнего, он ждал указаний, не отрывая взгляда от недопитого стакана вина на столе у приезжего.
Пошли к машине. Она стояла в тени под виноградным навесом за гостиницей. Пусть тут и стоит, пользоваться ей он не собирается, надо будет только как-нибудь при случае отвести ее на станцию обслуживания, чтобы починили тормоза. Он отобрал самые нужные вещи, и мужчина неожиданно легко зашагал с поклажей вперед. Они спускались той же узкой тропой между каменной оградой и живой изгородью. Тяжелый груз не мешал носильщику то и дело оборачиваться к нему с вопросами:
— Издалека сами будете?
— Из Белграда.
— Ого! А сюда какими ветрами?
— Случайно. Вчера заночевал и вот решил остаться.
— Бывает. И я сюда ненадолго приехал… пятнадцать лет назад… когда начали строить верхнюю дорогу, а застрял до сей поры. А у кого остановились?
— У Станы. Знаете ее?
— Как не знать, лучше дома нет во всем селе. И ей опять же польза. Одиночка она. Сын у нее погиб, когда наверху работы кончали.
— Вот как? Он что, тоже на строительстве работал?
— Нет, маленький был. Старую гранату разряжал — хотел из нее грузило сделать для сетей.
— А что с ее мужем?
— Не знаю. Я его здесь не застал. Уехал в Америку и пропал. Она сама не знает, жив он, нет ли.
Из-за каменной ограды вдруг затрубил осел, исторгая из горла надрывно пронзительные звуки. Ему отозвался второй, с другой стороны склона, и некоторое время все село содрогалось от их дикого крика. Двое ребятишек, игравших у колодца, проводили изумленными взглядами незнакомца и его чемоданы. Носильщик остановился у калитки и спустил поклажу на песок.
— Ну вот, — сказал он. — Тут уж вы сами.
Он торопился уйти, не стал даже и деньги брать. Не хотел задерживаться.
— Не беспокойтесь. Успеется. Поставите как-нибудь при случае стаканчик, — отнекивался он и уже уходил, сутулый, увязая в песке.
Наверху, у себя в комнате, приезжий неторопливо распаковывал багаж и, жадно вдыхая запах источенного жучком дерева, принялся старательно раскладывать вещи по ящикам комода, как будто бы решил обосноваться тут навечно. Но к девяти часам и с этим было кончено — казалось, время застыло в безбрежной неподвижности.
Дом и двор не запирались; кухонная дверь и калитка распахнуты навстречу солнцу и морю. Хозяйки не слышно, должно быть, отлучилась по какому-то делу. Он спустился во двор. Солнце уже заметно поднялось, тени подобрались, потемнели, резче обозначились. Перескочил через кошку, которая растянулась на пороге, греясь на солнце. И за калиткой встретил Стану, она возвращалась с охапкой хвороста в руках.