И, улыбаясь, стал менять тарелку и прибор, ловко убирая и подавая на стол.
— Вот оказалось, к счастью, дома. Деду Томе сегодня повезло с уловом, и он послал матери рыбу. Она просит вас отведать ее угощения и надеется, вам не повредит, что рыба жарена на домашнем жире.
Это был самый вкусный обед, какой ему когда-нибудь приходилось есть. Молодой хозяин сел за стол напротив, с искренним удовольствием глядя, как аппетитно он ест.
— Попросите вашу хозяйку, Стану, вам готовить. Вам удобнее будет — не ходить сюда по солнцепеку. Разнообразия, конечно, она вам предложить не может, что-нибудь из нашей простой крестьянской пищи. Но тут ничего другого и не найти. По-моему, она согласится, ей все равно готовить для себя.
Он спустился в село крутой тропкой; теперь она показалась ему короче, как все однажды пройденные пути. Сети убраны. Колья, с которых время и морские волны содрали кору, стояли белые на солнце, словно обглоданные кости, и даже не откидывали тени. Кошка с порога перекочевала куда-то, спасаясь от солнца. Он пересек мощеный двор, прошел прохладной галереей. В кухне — шорохи хозяйской возни, но никто не окликнул его. Комнату он нашел затененной, оконные ставни плотно закрыты. И снова атмосфера старых голландских полотен охватила его: мягкие полутона, полумрак, запах источенного временем дерева, отдающего ладаном. Он разделся, вытянулся в кровати и безмятежно заснул.
Три дня ушло на обживание, устройство и первое знакомство с новым местом. И все, что поначалу, замыкаясь, пряталось от глаз, теперь, подобно старому свитку пергамента, само по себе, спеша предупредить его желания, развертывалось, раскрывалось перед его пробудившимся взором.
Вставал он рано, просыпался еще того раньше. Спускался в кухню завтракать, поскольку в первый же день, не без упорного сопротивления с ее стороны, уговорил хозяйку готовить ему.
Отговаривалась она тем, что плохая кулинарка и боится ему не угодить скудостью меню. Крестьяне и рыбаки довольствуются скромной, незатейливой пищей, тем более что село их глухое, заброшенное и, кроме соли, сахара, фасоли и макарон, в сельской лавке ничего купить нельзя из привычных для городского жителя продуктов. Затем отказывалась от оплаты услуг, составляющих, по ее представлению, просто долг гостеприимства, и наконец выговорила столь ничтожную сумму, что он вынужден был ее удвоить. Но никакие уговоры не могли ее заставить согласиться разделять с ним его трапезу. Придя к столу, он всегда заставал его накрытым на один прибор, а хозяйку неизменно застывшей у буфета напротив в молчаливой готовности подскочить и обслужить его. И если он сильно опаздывал или она должна была отлучиться в село, он всегда находил на столе под белым полотенцем приготовленную для него еду.
Еще храня во рту аромат и вкус свежевыпеченного хлеба, он выходил к морю, приветствуя новый день и проверяя взглядом, вернулись ли уже рыбаки, все ли баркасы на месте и сушились ли растянутые на шестах сети; бредя по пляжу, он рассматривал, что изменило за ночь море в его пестром облике и что вынесло на гладкий влажный берег.
Потом он отправлялся заросшими склонами в лес. Еще трех дней не прошло с той поры, что он здесь, но он уже окреп и отдохнул настолько, что мог двигаться индийской иноходью, попеременно чередуя бег и шаг, как когда-то на беговых дорожках. Воздух, пропитанный запахом моря и хвои и особенно свежий с утра, поднимал его грудь, наполняя легкие. Дойдя до леса, он начинал ощущать горячую и мощную пульсацию пробудившейся крови, живительными соками питавшей уснувшие, завядшие и омертвевшие периферийные клетки, и тогда садился в прохладу сосны, любуясь безбрежной далью моря и волнами, которые окатывали скалы и рифы, теребя, словно косы, длинные пряди морских трав.
Он снимал с себя рубашку и сандалии, достаточно загорелый, чтобы не остерегаться больше солнца, и брел полосой прибоя, отыскивая пестрые, желтые, красные и голубые камешки. Поначалу тонкокожие и чувствительные подошвы горожанина жгло и кололо, но потом они огрубели, обвыклись и уже не боялись ни острых обломков, ни раскаленной, как угли, гальки.
Пять или шесть отмелей, большего и меньшего размера, тянулись вдоль побережья, а если считать и малый пятачок песка, намытый морем под нависшей громадной стеной, то их было семь. И все не похожие одна на другую. Не только величиной и контуром скал, но и цветом воды, и своей глубиной, и особыми свойствами песка. Над одними с раннего утра сияло солнце, другие до полудня лежали в тени; ближние защищены от утреннего северо-восточного ветра, дальние открыты порывам бриза и ударам волн. В двух бухтах скалистые острова выступали из моря; голые, изъеденные морем камни, место гнездовья и скопления птиц; один захвачен чайками, на другом обосновалось племя беспокойных ласточек, целыми днями круживших над ним. На двух других — далеких — островах в зарослях ежевики и дикого винограда он обнаружил развалины старых каменных стен и, обследуя их с волнением первооткрывателя, высадившегося на необитаемый, пустынный берег неведомого континента, пришел к заключению, что это, по всей вероятности, остатки древних укреплений, возводимых здешними поселенцами давних времен для защиты берегов от нападения с моря и пиратских набегов. Двери и окна построек обращены в сторону суши, тогда как в море глядят лишь узкие щели бойниц или ружейных амбразур. Стены были более чем двухметровой толщины, а известка от старости окаменела и выступала из швов редкими каплями как бы исторгнутой камнем смолы.