Потом, собирая соломинки, ласточки стали в одной вить гнездо. Целую неделю, прилежно трудясь, носили они в клювах землю и мякину, поднимая свой дом, и, когда построили его, самка отложила несколько белых игрушечно-крохотных яичек. Сменяя друг друга, птицы сидели на них, пока не вывели птенцов. Они их охраняли, кормили, учили летать, а потом опять пришла осень и ласточкино семейство собралось в путь и однажды улетело, оставив святого лежать на песке.
А он лежал, раскинув руки, все в том же положении, в каком когда-то опустился на землю, не чувствуя ничего, даже самого себя, и так пролежал он еще одну череду осенних ветров и долгий период дождей и зимних холодов. Пришла наконец новая весна, и с первым солнечным теплом вернулись и перелетные птицы — ласточки. Вернулось и семейство ласточек.
Сверху, с поднебесной высоты, они узнали место старого гнездовья и опустились на вытянутую руку святого. Отдохнув немного от долгого пути, они взялись поправлять свой дом от повреждений, причиненных ему проливными дождями и упорными ветрами. Слюной, землей и мякиной залепили прорехи, и самка снова отложила на дно гнезда несколько яиц. С товарищеской самоотверженностью сменяли друг друга самка и самец, сидя на яйцах, пока не вылупились птенцы. Птицы приносили им воду и пищу, набивая зернами и червячками их вечно открытые клювы, и вот птенцы наконец смогли покинуть гнездо и сами о себе позаботиться. Родители научили их летать, и дети точно в срок закончили птичью школу, чтобы в назначенный день устремиться в южные края — к теплу и сытому, безбедному существованию.
А человек между тем все так же лежал неподвижный на песке, не чувствуя больше ни земли под собой, ни воздуха вокруг, ни самого себя, хотя жизнь еще как-то держалась в костях, единственно сопротивлявшихся напору времени. Так провел святой новую осень и зиму, настолько заглушив в себе все человеческие чувства, что уже больше не мог ощущать сладкую отраду покоя и одиночества, и, распростертый на безлюдном берегу, встретил третью весну.
Оделись зеленью лиственные деревья вокруг. Раскрыли бутоны, увяли и опали цветы, прилетели и улетели обратно перелетные птицы, завязали завязи первые плоды и стали зреть, наливаясь соками. Прошли апрель и май, и в череде природных превращений наступил июнь, а ласточкино семейство все не появлялось. С каждым днем, с каждым часом заметно теплело, прогревался прибрежный песок, а святой человек в своем оцепенении по-прежнему лежал под солнцем, обратив ладони к небу.
Цикады бешено свиристели в кустах. Змея скользила по песку, разыскивая яйца, отложенные ящерицами. Тучи птиц слетались на землю в отчаянных поисках воды. Только ласточек не было нигде. В конце сентября в небе стали собираться густые облака, и перелетные птицы, перед тем как устремиться стаями на юг, густо унизывали ветви деревьев.
И тогда наконец святой отшельник осознал, что ласточки уже не прилетят, что минувшей зимой в далеких теплых краях с ними что-то приключилось, какая-то беда, и что больше они никогда не сядут на его обращенную к небу ладонь, не будут поправлять свое гнездо, выкармливать прожорливых птенцов и учить их летать. И в нем, оледеневшем и опустошенном, отрешившемся давно от веры и надежд, из каких-то неведомых, потаенных глубин проклюнулся зеленым острием, разрастаясь и ветвясь, подобно всходу манго, росток томительной тоски по ласточкам, которые не прилетели и никогда уже больше не прилетят.
Нет, не вытравить из себя человеку, пока в нем теплится хоть искра жизни, ни этой его любви и ненависти, ни радости и печали, ни надежды и тревоги. И сколь бы ни было оно для нас обременительно, беспокойство — необходимое проявление всего живого. Умиротворенный, а может быть, печально примирившийся, стряхивая со своих затекших членов песок усталости и одичания, святой поднялся с песчаного ложа на отмели, чтобы вернуться в рыбацкое село к ласточкам, свившим гнезда там, под козырьками крыш.
Не зная, чем заняться, когда засыпало село и наверху у дороги перед заведением тушили огни, укладываясь рано и отоспавшись за все свои городские бессонные ночи, он теперь вставал с зарей и скоро выяснил, что в селе только три человека занимаются рыбной ловлей постоянно, тогда как остальные крестьяне рыбачат от случая к случаю, чаще всего промышляя тут же в заливе, когда им захочется рыбы и не держат другие неотложные дела. Поначалу ему никак не удавалось подстеречь тот час, когда рыбаки выходят в море, возвращаются на берег и вытаскивают свой улов. На берегу он заставал растянутые сети, — они сушились на шестах под солнцем, да старого рыбака, который в тени огромного тута чинил их, часами терпеливо перебирая пальцами бесконечные переплетения.