Заглядывает в заведение и долговязый, постоянно озабоченный крестьянин, на деньги заокеанских братьев поднимающий с сыном дом неподалеку от Милиного заведения. Пропыленный и запачканный известью, он садится промочить горло, а его сын, большой и сильный парень, безропотно ждет, когда отец поднимется из-за стола и они опять пойдут на стройку. Оставив мотоцикл у беседки, что позади заведения, заворачивает сюда и Гайо Почтальон перед тем, как отправиться в горы разносить письма отдаленным адресатам. Заходит и водитель маленького грузовика, приезжающий с редкими посылками к бакалейщику или к Миле и заодно забрать пустые ящики и бутылки; случаются тут и проезжие, туристы, занесенные волею случая в этот глухой уголок побережья или остановившиеся расспросить дорогу, передохнуть и подкрепиться. Ежедневно по утрам, в один и тот же час, облаченный в неизменные полосато-темные панталоны и черный люстриновый пиджачок, с недостающими черными канцелярскими нарукавниками и в белой рубахе без галстука, как разжалованный офицер без эполет, мимо заведения проходит, с достоинством выбрасывая перед собой палку, старичок — бывший общинный делопроизводитель. Осведомившись у бакалейщика, не пришла ли ему какая-нибудь почта или поручение, он отправляется назад, из всех завсегдатаев приветствуя поднятием шляпы одного только приезжего, первый раз — идя в лавку и вторично — возвращаясь обратно. В воскресные и в праздничные дни на пути из церкви перед заведением собираются старики потолковать о том о сем, повидаться с живущими на отшибе знакомыми, обменяться небогатыми сельскими новостями. Иной раз забежит какой-нибудь мальчишка за спичками или уксусом да и застрянет, глазея на взрослых, пока его не выгонят бранью, а то и тумаком.
Женщины никогда не заходят сюда, нет в селе такого обыкновения. В окне верхнего этажа заведения ранним утром или под вечер, когда спустятся тени, огромной грудью заполняя весь оконный проем, появляется мать молодого хозяина. Похожая на сына как две капли воды и моложавая с виду, она так страшно раздалась и располнела, что с трудом держалась на ногах и почти не выходила из дому. Болезнь ее — непомерное отложение жира в боках и груди — досталась ей от негритянских предков, кровь которых, несомненно, текла в ее жилах. Капитан Стеван находил, однако, более определенное и грубое объяснение ее недугу: «Гузка, брат, у нее так отяжелела, что не дает ей в дверь пролезть».
Приморская половина села насчитывала всего каких-нибудь десяток домов. А между тем в этих по большей части трехэтажных каменных зданиях с их строгой и простой архитектурой, подсказанной природным вкусом, благоприобретенным строительным опытом и безупречным чувством меры, что сразу же определил профессиональный взгляд приезжего, населял шумный муравейник мужчин, женщин и детей. Приезжего, очевидно, все уже знали и при встрече почтительно раскланивались с ним, тогда как он, не разобравшись, кто кому родня и кто где живет, за эти несколько дней своего пребывания в селе запомнил только наиболее яркие и впечатляющие лица.
Слева от Станы проживало многочисленное семейство поденщиков. Каждое утро в одно и то же время из их калитки выходила колонна чернорабочих и, шествуя мимо него, по-солдатски приветствовала приезжего кивками и взглядами. Колонну возглавлял отец с косой на плече, за ним, соблюдая возрастную очередность и закинув мотыги наподобие винтовок на плечи, следовали четверо его взрослых сыновей. Вечером в том же порядке они возвращались домой, только мотыги сыновья устало волочили за собой по песку. В третьем от Станы каменном доме обитала одинокая как перст столетняя старушка; по утрам и под вечер она выносила из дому деревянную скамеечку и сидела на ней час или два, прикрыв глазные яблоки немигающими веками и застыв в такой глубокой неподвижности, что всякий раз, проходя мимо нее, приезжий с испугом спрашивал себя, жива ли она еще и не надо ли кого-нибудь позвать унести ее в помещение. Следующий дом щербиной в ослепительном ряду зубов портил общую картину своей низкорослостью. В нем жили только невозможно расплодившиеся мыши. Прогнившие ворота висели на единственной петле, двери заложены засовами и забиты крест-накрест досками.