— Пошла! — выдохнули люди, снова налегая на канат. Вдруг что-то отпустило натянутый конец, и все полетели вперед, едва не попадав на землю; послышался удар и треск, можно было подумать, что баркас разлетелся в куски.
— Валёк! — крикнул кто-то. — Скорее второй!
— Тащи, тащи! Давай, пока волна не догнала.
Старик тоже схватился за конец, случайно придавив и чуть не размозжив руку приезжего своей заскорузлой могучей ладонью.
Люди глубоко дышали, вбирая воздух полной грудью. Посветлело. На песчаном откосе недоступный волнам, перевернутой на бок гигантской рыбой, вынесенной на сушу, в чешуе прилипших водорослей лежал капитанский баркас. Ууу-уу! — гудели море и воздух ночи, как бы наполненный невидимыми огромными черными птицами, — взмывая тяжелыми крыльями, птицы носились кругами вдогонку друг за другом.
— Дальше пошли! — командовал старик.
На берег вытащили уже четыре или пять лодок. Одна сандалия у приезжего застряла где-то в песке. Он скинул и вторую, оставшись босым, как и все. Под ударами волн сотрясался и вздрагивал песчаный берег, и кровли домов, казалось, трепетали и ходили ходуном, будто древко паруса. В толпе смешались женщины, дети, мужчины, старики и старухи, тоже выползшие из домов, чтобы оказать при надобности помощь. Взвизгнет и заскулит подвернувшаяся под ноги собака, кто-то громко выругается в ответ.
— Вальки принесли? — спрашивал старик. — Давайте, женщины, смазывайте их маслом.
— Тащите канаты. Приступим.
— Очередь лодки деда Томы, — промолвил кто-то. — Последней.
— Посторонись! — прокричал старик столпившимся на берегу.
— Сейчас самое опасное будет, — проговорил кто-то приезжему в ухо. Судя по голосу, это был благоразумный бакалейщик. — У старика баркас тяжелый. Если вырвется валек и попадет в кого-нибудь, убьет на месте.
— А ну, тащи!
Снова взялись за канат. Обернувшись, он увидел белого, как ангел, человека, стремительно летевшего к берегу верхом на черной морде гигантского кита. Баркас с треском приземлился точно на подставленные жерди и вальки. Потащили. Новый накат волны, поддав в корму, вынес баркас еще дальше на песчаную отмель.
Все лодки вытащены на сушу и спасены. Можно сесть и отдохнуть.
Светало. Над западным краем морского простора очистилось небо; казалось, буря перемешала за ночь части света и теперь оттуда надо было ждать прихода нового дня. Бледное отражение зари разлилось по зазубренным вершинам горного хребта. Ночь отделялась от света. И, отступая перед нашествием утра, рассеивались сгустки тьмы, большими черными птицами уплывая за горизонт. В мерцании занимавшегося дня открылась песчаная отмель, на которой они собрались, и вскоре из мутного марева за их спинами, еще не сбросив сонную негу с опущенных век, проступили бледные лики домов с закрытыми ставнями. И наконец люди увидели и самих себя.
Они сидели полукругом, в чинном порядке, словно перед объективом фотоаппарата: в рубахах, бело-голубых полосатых майках, в синих холщовых рыбацких штанах, подперев головы руками или прислонясь к соседскому плечу. Покончив с делом, в темноте незаметно разошлись по домам женщины и старухи, боясь показаться людям на глаза в полуодетом виде. За ними разбрелись и сонные ребятишки; на полдороге к дому сон свалил собак. И только мальчики постарше, вступившие на путь немногословной и суровой школы мужественности, пристроились по краям полукруга, преданно глядя в лицо старика, чья высокая фигура выделялась в центре.
С десяток больших и маленьких лодок лежали бок о бок на песке, как выловленная сетями рыба. И точно двое утопающих, только что спасенных от погибели, еще две маленькие лодчонки покоились на отмели особняком.
Кто-то чиркнул спичкой, защищая пламя от ветра ладонью, и прикурил сигарету. Другой потянулся тоже к огоньку, и вокруг распространились успокоительный запах дешевого табака и тепло безыскусной человечности. Облака над ними расслоились, прорвались, и в образовавшийся зазор проглянуло солнце. Ярче заиграли краски: синие и желтые.
На припеке струйки пара стали подниматься от одежды сидящих полукругом людей, а потом от песка возле них. И сразу же легкой, невесомой дымкой заволокло все вокруг, как будто заклубилась, вскипев, прибрежная отмель под ногами. Старик опустил на колено приезжего свою могучую мозолистую руку и тут ее и оставил лежать. На его лохматых, взъерошенных бровях и седых обвисших усах блестели капли пота и морских брызг.