— Давай выкупаемся! — предложил он.
— Здесь? В открытом море? Я боюсь, слишком далеко от берега.
— Можно подойти ближе.
— Нет, мне холодно. Я еще не согрелась.
— Ладно! Тогда сначала вытащим сети, а потом, когда прогреет, искупаемся.
Он перебирался через ее скамью. Поднял ее лицо за подбородок и поцеловал в волосы. И, зацепившись пальцем за петлю сетей, больно ударился лодыжкой об край скамьи.
— Ух! — вскрикнул он. — Убери весла в лодку. Я мотор заведу.
Они плавно скользили по безмятежной глади спокойного моря. Вторую сеть они забросили вчера в соседнем заливе, где-то под стенами скалистого обрыва. Белый поплавок, словно чайка, мерно покачивался на воде.
Залив этот назывался Маслиновым из-за окружавшей его маслиновой рощи. Посреди пляжа там стоял какой-то таинственный дом без кровли и без окон, с узкими глазницами проемов, напоминающими бойницы. Дверями дом был обращен к открытому морю, и стены у него были метровой толщины. Это обиталище змей под бурьяном и дикими широколистными смоковницами, угнездившимися корневищами между каменными стенами, наверняка кишит клубками желто-коричневых гадюк.
Сеть закинута близко от берега. В безветрии под ярким солнцем сквозь прозрачную воду с лодки прекрасно видно, как, доставая до дна, завеса перемета от середины залива тянется к его правому берегу. Дно в этом месте песчаное, частично каменистое и поросшее морскими травами, среди которых резвятся стайки синих рыбок.
Вытянувшись на корме, Джина загорала, разнеженно лениво и сонно потягиваясь, словно большая тропическая кошка. Стекая с сетей, вода оставляла мокрые следы на досках носа и сейчас же испарялась. Свинцовые грузила позвякивали тонко, стукаясь об дно. В этой сети улов был небогатый. Сначала показалось несколько барабулек и тюлька вроде тех, что шныряли в водорослях на дне, потом два или три бычка, обглоданные муренами, которые порезали зубами сеть, прорываясь к попавшейся рыбе, а потом еще каракатица — выпутавшись из сетей, она бросилась наутек и забилась под доски на дне баркаса. Но вот в сети забарахталась рыба побольше, в фиолетовой чешуе.
— Скумбрия! — проговорила Джина и снова разнеженно и сонно потянулась.
И тут пошло. Еще одна скумбрия, большой солнечник, за ними следом зелено-желтый наездник и несколько крупных камбал, пока вдруг что-то заклинило и сеть встала намертво. Он тянул, упирался со всех сил — напрасно.
— Сядь на весла! Зацепилось за что-то.
— Спать хочется, — зевнула она. — Я сегодня рано проснулась. Что там зацепилось?
— Сеть. Никак не идет.
Она лениво, с неохотой поднималась, зевая.
— За что?
— Не знаю. Не могу разглядеть. Может, крупная рыба попалась в перемет и затащила его под камень.
— Так что же теперь делать?
— Попробуй погреби. Может, отцепимся.
Она через силу гребла, едва ворочая веслами. Он отпустил сеть, выбросив обратно в воду несколько витков, и попытался обойти подводную скалу, видневшуюся в глубине. Потом потянул, но и тогда не пошло. Лодка вернулась на прежнее место.
— Не можешь сильнее налечь? Опять нас отнесло.
— Не могу. А ты? Что ты не потянешь сильнее?
— Сеть порву. Она и так трещит в руках.
Все же он попробовал потащить сильнее. Уперся обеими ногами в борт лодки. И с носа слышно было, как рвутся петли.
— Не идет?
— Видимо, нижнюю веревку под скалу затащило.
— Спусти ее всю в воду и пошлем деда Тому вытаскивать.
— Только этого недоставало! Осрамиться совсем. И кроме того, если ее так свалить, она окончательно запутается.
— Тогда перережь и брось ту часть, которая зацепилась!
— И что тебе все в голову приходит? Как я после этого посмею показаться старику на глаза?
— Что же тогда делать? Сидеть здесь до вечера и ждать, когда нас хватятся и придут за нами?
Он озирался. В лодке не было ничего, что бы могло ему пригодиться.
— Что ты ищешь? — спрашивала она нетерпеливо.
— Багор. Или что-нибудь в этом роде, чем бы я мог достать до дна. Здесь мелко.
— Но его нет. Ты же видишь, нет багра.
Он привязал сеть к уключине, чтобы она не соскользнула обратно в воду. Снял с себя брюки и остался в трусах. Он был совсем мокрый от пота, как будто только что вышел из воды.
— Ты что? Решил купаться?
Щеки ее вспыхнули румянцем. Через каких-нибудь несколько лет они опадут, пушок над губой почернеет. Лучше всего было бы ей остаться здесь, в селе, и, приняв от Миле его заведение, хозяйничать, пока ожирение не прикует ее к месту.