Узкая улица была уже вся в тени. Он прошел несколько шагов, отделявших его от угла, остановился, прочел висевшее на стене объявление, прислушался к звуку приближавшихся шагов; это прошел своей дорогой старый рыбак с корзиной на плече. Дойдя до следующего угла, молодой человек свернул вправо, поспешно вошел в маленькую калитку у старого каменного дома, миновал двор, запущенный, заросший сорняками — только старая смоковница тянулась вверх у стены, — и по узкой лесенке поднялся на городскую крепостную стену, за таверной. Отсюда был виден залив, верхушки пальм на берегу и центральная площадь, по которой проходили горожане и солдаты. Здесь, на широкой каменной стене, стояли стулья, вынесенные из таверны; справа, в углу, защищенном от посторонних взглядов, сидел юноша в голубой рубашке. Перед ним на столике стоял стакан с вином. Тут же стояла бутылка, кувшин с водой, два пустых стакана и тарелка с кусками хлеба и сыра.
— Ты запоздал! — сказал парень в голубой рубашке. Тончи взял стул, сел и откинулся на спинку.
— Выпей и закуси! Вода, правда, уже нагрелась, но в таверне полно итальянцев, и Джанни не может принести другой кувшин. Ну что, нашел его?
Тончи кивнул, налил в стакан вина и отпил глоток.
— Теплое! — сказал он, ставя стакан обратно на стол. — Они все углы облепили объявлениями о розыске.
— Бумагу переводят, — ответил его товарищ. — Ты где так задержался?
— У Люции. Дела у нее идут хорошо. Она торгует табаком — скупает у солдат. В лавке все время народ… я никак не мог войти.
— Он там?
— Там, сидит в каморке за магазином.
— Видно, так и просидел.
— Да, дней пять, наверное.
— И она нам ничего не сообщила?
Тончи пожал плечами и взял кусок хлеба с сыром. Товарищ подлил ему вина.
— Ничего.
— Как ничего? А он придет?
— Да я его и не звал.
— Почему?
— Нет смысла. Он все равно не придет.
С моря подул ветерок. Юноша в голубой рубашке взял в руки стакан, но не донес его до рта. Тончи выглянул на площадь.
— Смотри-ка, Мауро! — воскликнул он.
Его товарищ поднялся, перегнулся через стол и увидел на площади маленького часовщика Мауро, который, смеясь и жестикулируя, разговаривал с тремя солдатами в черных рубашках.
— Пускай! — сказал он, снова усаживаясь на стул.
— Рано или поздно он нам за все заплатит.
— Тончи! Что же все-таки случилось с Марко? — спросил он, заглядывая в лицо товарищу.
Тончи постукивал по столу пустым стаканом. Несколько чаек пролетело над ними; тени птиц порхнули через стену.
— Да ничего, — сказал он, разглядывая дно стакана. — Ничего с ним не случилось. Чинит ботинки. Опять вспомнил свое ремесло, жену и ребенка.
Юноша в голубой рубашке отпил несколько глотков.
— Я все-таки не понимаю, — сказал он.
— И я! — сказал Тончи.
Оба некоторое время молчали. Каждый был погружен в свои мысли.
— Ешь! — Тончи пододвинул тарелку с хлебом и сыром и сам взял кусок.
Юноша в голубой рубашке точно не слышал.
— Он же старый товарищ, — сказал он задумчиво.
Тончи кивнул головой.
— Старый. Один из первых в здешних местах.
Он в тюрьме сидел?
— Пять или шесть лет просидел… два раза его сажали.
— Он же нас всему научил, — продолжал паренек в голубой рубашке. — Я не могу понять, что с ним происходит.
— Он отрастил бороду, — говорил Тончи, опять разглядывая дно стакана. — Отрастил бороду, сидит, запершись в кладовке, весь в поту, и ждет, когда за ним придут. Он слышал, как я о нем расспрашивал, и даже не позвал меня. Говорит, хочет еще успеть сшить башмаки сыну… А когда я уходил, он сказал: «Не выдавай, где я… если тебя поймают…» Так и сказал.
Пробило шесть часов; солнце уплывало за горы.
— Надо уходить отсюда. Сейчас солдаты соберутся на площади к спуску флага. — Тончи отставил свой стакан.
— Ладно! — согласился юноша в голубой рубашке. — Иди ты первым. А я загляну к Джанни, чтобы он тут убрал со стола.
— Значит, в девять, — напомнил Тончи, вставая, — здесь, внизу, у ворот.
— Договорились. Осмотри оружие. — Парень в голубой рубашке встал. — Жаль Марко, — сказал он. — Так они его наверняка найдут. Он погибнет!
Тончи пожал плечами.
— Страх его скрутил, — сказал он. — Это конец. Его уже не спасти.
Он чуть высунулся, быстро взглянул на площадь и, пригнувшись, пошел вдоль бруствера. Его товарищ еще посидел, откинувшись на стуле, оттопырив нижнюю губу и растирая в пальцах крошки хлеба. Затем и он поднялся и, свернув в противоположную сторону, тоже исчез за стеной.