— Не думай, я не пьяная, — сказала Джиния.
— Хочешь, я побуду с тобой? — сказала Амелия.
— Оставь меня в покое.
Тогда Амелия заговорила о том, как нескладно получилось в прошлый раз, но Джиния слушала не ее, а грохот трамвая.
Дома, оставшись одна, она почувствовала себя лучше, потому что никто на нее не смотрел. Она села на кровать и долго сидела, глядя в пол. Потом вдруг разделась, нырнула под одеяло и погасила свет.
Назавтра был солнечный день, и Джиния одевалась с таким чувством, будто оправилась от болезни. Ей пришла в голову мысль, что Гвидо уже часа три на ногах, и, глядя в зеркало, она сама себе улыбнулась и послала поцелуй. Потом она вышла из дому, не дождавшись Северино, который должен был вернуться с работы.
Она удивлялась тому, что идет по улице, как обычно, и что ей хочется есть, и думала только об одном: отныне она должна видеться с Гвидо без этих двоих. Но Гвидо сказал ей только, чтобы она приходила в студию; о свиданиях где-нибудь еще не было речи. «Должно быть, я по-настоящему люблю его, — подумала она, — не то хороша бы я была». Для нее вдруг словно вернулось лето, когда хотелось идти куда глаза глядят, смеяться, шутить, когда радовало все на свете. То, что произошло, казалось ей почти неправдоподобным. Ее разбирал смех при мысли о том, что, будь на ее месте Амелия, Гвидо в темноте не заметил бы этого. «Видно, ему нравится, как я говорю, как я смотрю, какая я из себя; я нравлюсь ему как подружка, он любит меня. Он не верил, что мне уже семнадцать лет, целовал меня в глаза; я настоящая женщина».
Теперь ей радостно было работать весь день, думая о студии и дожидаясь вечера. «Я для Гвидо не просто натурщица, — думала она, — мы с ним друзья». Ей было жаль Амелию, которая даже не понимала, чем хороши картины Гвидо. Но когда в два часа та зашла за ней, Джиния заробела: ей хотелось кое о чем спросить Амелию, но она не знала, как к этому подойти. Спросить про это Гвидо у нее не хватило бы духу.
— Ты уже кого-нибудь видела? — спросила она.
Амелия пожала плечами.
— Вчера, когда ты погасила свет, у меня закружилась голова и, кажется, я закричала. Ты слышала, как я кричала?
Амелия слушала ее с самым серьезным видом.
— Ничего я не гасила, — тихо сказала она. — Я знаю только, что ты исчезла. Можно было подумать, что Гвидо режет тебя. Вы по крайней мере позабавились?
Джиния сделала гримаску, глядя прямо перед собой. Они продолжали идти пешком до следующей остановки.
— Ты любишь Родригеса? — спросила Джиния.
Амелия вздохнула, потом сказала:
— Не бойся. Мне не нравятся блондины. Если уж на то пошло, я предпочитаю блондинок.
Джиния улыбнулась и больше ничего не сказала. Она была довольна, что идет с Амелией и что они в ладу между собой. Они спокойно расстались у пассажа, и на углу Джиния обернулась и посмотрела вслед Амелии, пытаясь угадать, идет ли она к той художнице.
А сама она в семь часов опять пошла в студию и медленно, чтобы не раскраснеться, поднялась на шестой этаж. Но хотя она и медленно поднималась, а перешагивала сразу через две ступеньки. Она все думала, что, если Гвидо и нет, он в этом не виноват. Но дверь была открыта. Гвидо услышал ее шаги и вышел ей навстречу. Теперь Джиния была по-настоящему счастлива.
Ей хотелось бы поговорить с ним, многое сказать ему, но Гвидо запер дверь и первым делом обнял ее. В окно еще пробивался свет, и Джиния спрятала лицо у него на плече. Сквозь рубаху она чувствовала теплоту его кожи. Они сели на тахту, и Джиния, ничего не говоря, заплакала.
Плача, она думала: «Вот если бы и Гвидо плакал», — и чувствовала жгучую боль в сердце, от которой вся млела и, казалось, теряла сознание. Но вдруг она лишилась опоры; она поняла, что Гвидо встает, и открыла глаза. Гвидо стоял и с любопытством смотрел на нее. Тогда она перестала плакать, потому что ей казалось, что она плачет на людях. Под взглядом Гвидо Джиния, почти не различавшая ничего вокруг, опять почувствовала, что у нее на глаза навертываются слезы.
— Ну-ну, — шутливым тоном сказал Гвидо, — жизнь и так коротка, не надо плакать.
— Я плакала от радости, — сказала Джиния.
— Тогда ладно, — сказал Гвидо, — но в другой раз так сразу и говори.
И вот прошло с полчаса, а Джиния, которой хотелось бы о многом расспросить его — про Амелию, про него самого, про его картины, и что он делает по вечерам, и любит ли он ее, — так и не набралась смелости и только настояла на том, чтобы они ушли за портьеру, потому что при свете ей казалось, что все на них смотрят. Там, когда они целовались, Джиния тихо сказала ему, что вчера он сделал ей так больно, что она чуть не закричала, и тогда Гвидо помягчал и стал утешать ее и ласкать, шепча ей на ухо: «Вот увидишь, это пройдет, вот увидишь. А сейчас тебе больно?» Потом, когда они лежали в истоме, согревая друг друга своим теплом, он многое объяснил ей и сказал, что такой девушке, как она, не сделает худого и пусть она не беспокоится. Тогда Джиния в темноте взяла его руку и поцеловала ее.