Джиния молча кивнула.
— А я вот не знала.
— Кто тебе сказал, что ты больна?
— Ты разве не слышишь, как я говорю? — сказала Амелия сдавленным голосом.
— Но ведь это от курения.
— И я так думала, — сказала Амелия. — Но тот добрый человек, который подвез нас в воскресенье, был врач. Посмотри.
Она расстегнула блузку и вытащила одну грудь.
Джиния сказала:
— Я не верю, что это сифилис.
Амелия, держа рукой грудь, подняла на нее глаза.
— Тогда поцелуй меня, — тихо сказала она, — вот сюда, где воспалено.
С минуту они пристально смотрели друг на друга; потом Джиния закрыла глаза и наклонилась к груди Амелии.
— Ну нет, не надо, — сказала Амелия, — я и так уже поцеловала тебя один раз.
Джиния почувствовала, что вся покрылась испариной, и глупо улыбнулась, красная как рак. Амелия молча смотрела на нее.
— Видишь, какая ты глупая, — сказала она наконец. — Как раз теперь, когда ты влюблена в Гвидо и тебе нет до меня никакого дела, ты хочешь доказать, что любишь меня. — Она стала застегивать блузку, и Джиния заметила, какая у нее худая рука.
— Признайся, что тебе нет до меня никакого дела.
Джиния не знала, что сказать, потому что сама не понимала, как она могла решиться на поступок, который чуть было не совершила. Но она не обижалась на Амелию, потому что догадывалась теперь, что скрывалось за листами, где Амелия была нарисована голой, за ее позами и разговорами. Она дала Амелии выговориться, хотя ее все время тошнило, как тошнило, бывало, в детстве, когда она, собираясь мыться, раздевалась на стуле возле печки.
Но когда Амелия сказала, что болезнь распознают по крови, Джиния испугалась.
— Как же это делают? — спросила она.
Когда Амелия рассказывала, ей делалось легче. Она сказала Джинии, что из руки берут иголкой кровь, и эта кровь темная-темная. Сказала, что ее заставляют раздеваться и больше получаса держат на холоде, а врач всегда злится и грозит отправить ее в больницу.
— Он не имеет права, — сказала Джиния.
— Ты еще зеленая, — сказала Амелия. — Он может даже засадить меня в тюрьму, если захочет. Ты не знаешь, что такое сифилис.
— Но где же ты им заразилась?
Амелия искоса посмотрела на нее.
— Сифилисом заражаются в постели.
— Для этого нужно, чтобы один из двоих был уже болен.
— Ну да, — сказала Амелия.
Тут Джиния вспомнила про Гвидо и вся побелела, не в силах вымолвить ни слова.
Амелия сидела на тахте, держа рукой грудь под блузкой, и смотрела в одну точку; без вуали, с выражением отчаяния на лице, она была непохожа на себя. Время от времени она стискивала зубы, обнажая десны.
— Посмотрела бы ты на Родригеса, — сказала она вдруг все тем же сдавленным голосом. — Ведь он сам говорил, что от сифилиса слепнут и с ног до головы покрываются струпьями. Когда я сказала ему, что больна, он побледнел как полотно. — Амелия скривила губы, как будто хотела плюнуть. — Всегда так бывает. У него ничего нет.
Джиния так торопливо спросила, уверена ли она в этом, что Амелия опешила.
— Да, будь спокойна, у него брали кровь. Такие зануды — толстокожие. Ты боишься за Гвидо?
Джиния попыталась улыбнуться и заморгала глазами. Амелия помолчала — казалось, ее молчание тянулось целую вечность, — потом бросила:
— Гвидо ко мне никогда не прикасался, будь спокойна.
Джиния была счастлива. Она была так счастлива, что положила руку на плечо Амелии. Амелия покривилась.
— Ты не боишься прикасаться ко мне? — сказала она.
— Я же не сплю с тобой, — пролепетала Джиния.
Амелия заговорила о Гвидо, и у Джинии мало-помалу перестало колотиться сердце. Амелия сказала ей, что с Гвидо она даже никогда не целовалась, потому что нельзя же крутить любовь со всеми, и что Гвидо ей нравится, но она не понимает, как это он нравится и Джинии, поскольку она блондинка и он тоже блондин. Джиния, минуту назад похолодевшая от страха, чувствовала, что по жилам ее снова разливается тепло, и наслаждалась этим ощущением.
— Но если у Родригеса ничего нет, — сказала она, — значит, и у тебя ничего нет. Врачи ошиблись.
Амелия посмотрела на нее из-под опущенных век.
— Ты что думала? Что это он меня заразил?
— Не знаю, — сказала Джиния.
— Я же говорю тебе, что он испугался, как ребенок, — проронила Амелия. — Нет, это не он. Но от божьего наказания не уйдешь. У той стервы, которая наградила меня этим, болезнь зашла дальше, чем у меня. Она этого еще не знает, и я дам ей ослепнуть.
— Это женщина? — тихо спросила Джиния.
— Я больна уже больше двух месяцев. Это ее подарочек, — сказала Амелия, притронувшись к груди.