Весь вечер Джиния старалась успокоить ее, но следила, чтобы она к ней не прикасалась, и ободряла себя, думая о том, что они с Амелией только ходили под руку и к тому же сама Амелия сказала ей, что заболевают, когда есть какая-нибудь ранка, потому что зараза в крови. И потом, Джиния, хоть и не осмеливалась об этом говорить, была уверена, что такие вещи случаются с теми, кто грешит, как грешила Амелия, хотя, если вдуматься, тогда все мы должны быть больны.
Когда они спускались по лестнице, Джиния сказала, что Амелия не должна мстить этой женщине, потому что, если та не знала, что больна, она ни в чем не виновата. Но Амелия, остановившись на ступеньке, перебила ее:
— Может, мне тогда послать ей букет цветов?
Они условились встретиться завтра в кафе, и Джиния с бьющимся сердцем посмотрела ей вслед.
Но назавтра Джиния встала ни жива ни мертва. Она вышла из дому на час раньше, чем обычно, когда еще горели фонари, и побежала в студию. Она не решилась сразу подняться, опасаясь, что Родригес еще спит, и стала, поеживаясь от холода, прохаживаться взад и вперед под окном с тем же чувством, с каким она ворочалась с боку на бок в постели. Но потом она, вся дрожа, поднялась и постучала в дверь.
Она застала Родригеса в пижаме. Он посмотрел на нее мутными глазами и, вприпрыжку пробежав через комнату, в которой, как всегда, было грязно и светло, сел на край кровати. Джиния начала что-то лепетать, а Родригес чесал себе лодыжки, пока она не спросила, был ли он у врача. Тут они оба стали на все корки ругать Амелию, и у Джинии, смотревшей в сторону, чтобы не видеть безобразных ног Родригеса, от волнения даже голос задрожал.
Потом Родригес сказал:
— Я лягу в постель, а то холодно, — и улегся, натянув на себя одеяло.
Когда Джиния, дрожа, сказала ему, что Амелия однажды поцеловала ее, он засмеялся, приподнявшись на локте.
— Выходит, мы товарищи по несчастью, — сказал он. — Только поцеловала?
— Да, — сказала Джиния. — Это опасно?
— Как поцеловала?
Джиния не понимала. Тогда Родригес объяснил ей, что он имеет в виду, и Джиния поклялась, что Амелия поцеловала ее безо всякого такого, как девушка девушку.
— Ерунда, — сказал Родригес, — будь спокойна.
Джиния стояла у портьеры; на столе тускло поблескивал грязный стакан и валялись апельсинные корки.
— Когда приезжает Гвидо? — спросила она.
— В понедельник, — сказал Родригес и, указывая на стакан, добавил: — Видишь? Его уже ждет натюрморт.
Джиния улыбнулась и двинулась было к двери.
— Посиди, Джиния. Сядь сюда, на кровать.
— Мне надо бежать на работу, — сказала Джиния.
Но Родригес стал жаловаться, что она разбудила его и даже не хочет побыть с ним минутку.
— По случаю миновавшей опасности, — сказал он.
Тогда Джиния села на краешек кровати, у раздвинутой портьеры.
— У меня сердце болит за Амелию, — сказала она. — Бедняжка. Она так убивается. От сифилиса в самом деле слепнут?
— Да нет, — сказал Родригес, — вылечиваются. Ее всю исколят, кое-где срежут кожу, и, увидишь, этот самый доктор еще ляжет с ней в постель. Можешь мне поверить.
Джиния пыталась сдержать улыбку, а Родригес продолжал:
— Он возил вас на холм?
Разговаривая, он гладил ее по руке, точно кошку по шерстке.
— Какие холодные руки, — сказал он потом. — Почему бы тебе не забраться ко мне под одеяло, чтобы согреться?
Джиния дала поцеловать себя в шею, лепеча «не надо, не надо», потом вся красная вскочила на ноги и убежала.
Вечером Родригес тоже пришел в кафе и сел за соседний столик с той стороны, где сидела Джиния.
— Ну, как голос? — спросил он не то серьезно, не то шутливо.
Как раз в это время Джиния старалась утешить Амелию, объясняя ей, что от сифилиса вылечиваются, и обрадовалась, когда ей пришлось замолчать. Они с Родригесом едва взглянули друг на друга.
Молчала и Амелия, и Джиния уже собиралась спросить, который час, когда Родригес проговорил ироническим тоном:
— Нечего сказать, хороша, оказывается, ты и малолетних совращаешь.
Амелия не сразу поняла, и в ожидании ее ответа Джиния от страха закрыла глаза. В тот самый момент, когда она открыла их, она услышала угрожающий голос Амелии:
— Что тебе наплела эта дура?
Но Родригес, видно, сжалился, потому что сказал:
— Она пришла ко мне сегодня утром, когда я еще спал, расспросить про тебя.
— Делать ей нечего, — сказала Амелия.
В эти дни Джиния старалась быть очень хорошей, чтобы Гвидо вправду приехал, и опять пошла повидать Родригеса. Уже не утром в студию, потому что боялась, что он начнет к ней лезть, как в прошлый раз, да и не хотела будить этого соню, а в полдень в тратторию, где он обедал и где предстояло обедать и Гвидо, когда он вернется. Траттория находилась на той же улице, где была остановка трамвая, и Джиния зашла туда по дороге поболтать и узнать, что нового. Она вела себя, как Амелия, подшучивала над Родригесом, но он понял ее и больше не давал рукам воли. Они договорились, что в воскресенье она придет в студию немножко прибрать к приезду Гвидо.