Герасимов подумал.
- Может, все-таки на Кавказ, а?
- Не могу, Борис Иванович. Решил твердо.
- Раз так, то пойдешь в истребительный батальон. В своем же Гурзуфе возьми под начало роту. Ясно?
Ротой командовал несколько дней, вскоре отозвали в Ялту и назначили начальником штаба городского истребительного батальона.
Обязанностей у истребителей хватало: охрана побережья от фашистских десантов, контроль за дорогами и многочисленными тропами, засада на дезертиров - они, к сожалению, стали появляться в окружающих лесах.
Нас предупредили: фашисты намереваются взорвать Байдарские ворота - единственный выход на Севастополь.
Бросили к воротам усиленный наряд истребителей.
Заметили пожилого человека. Он осторожно шел по горной тропе, усыпанной листвой, оглядывался. Окликнули - побежал.
Он так и не смог объяснить, почему оказался в тридцати километрах от лесничества, в котором работал.
В райотделе НКВД дал показания: он ждал фашистских диверсантов, которые должны были подъехать к Байдарам на грузовой машине в советской милицейской форме.
Неделю и мы поджидали эту машину, но увы… Кто-то, видать, предупредил врага о провале агента-проводника.
Жаркие бои под Одессой. К нам все чаще и чаще стали прибывать пароходы с ранеными и эвакуируемыми.
Ялтинцы, заметив на горизонте дымок, высыпают на набережную. Одни надеются встретить родного человека - может оказаться среди раненых, другие просто хотят помочь тем, кто пролил кровь свою, испытал тяжесть осады. Несут вино, фрукты, домашнюю пищу.
Фашисты начали нападать на суда с красными крестами.
Ночами в морских далях мигали неизвестные огоньки - кто-то кому-то сигналил.
Сторожевые катера гонялись за призраками, а мы, истребители, сбиваясь с ног, прочесывали леса, но…
Над всем уснувшим побережьем струился тугой ветер, стояла тревожная тишина, редко перебиваемая гулом дизеля, идущим из пугающей пучины моря.
Парни в серых халатах, хлопотливые сестры, хмурые санитарки, вечно куда-то спешащие врачи стали хозяевами курорта.
Раненые прибывали и прибывали, все больше госпиталей развертывалось в корпусах здравниц.
Это нас тревожило. Немецкие танки подошли к Перекопу, фактически отрезали полуостров от материка, прямая железнодорожная связь с Москвой оборвалась.
Перекоп…
Радио и газеты сообщают: там ожесточенные бои!
Это на севере полуострова, у его ворот, на солоноватой древней земле.
Была надежда: фашисты не прорвутся!
Да и тишина вокруг стояла недвижная, не верилось, что уже на подступах к Крыму идет война.
Зеркальной гладью застыло октябрьское море. Исполинская спина Медведь-горы рыжела от налета осени, все вокруг готовилось к зимнему покою.
Казалось, не бывать здесь врагу. Не бывать, и баста!
А он таранил крымские ворота: танками, самолетами, пушками, пьяными атаками эсэсовцев…
Много дней и ночей топтались отборные немецкие дивизии у ворот Крыма, а ведь Манштейн еще месяц назад должен был захватить Севастополь, отрапортовать Гитлеру: Крым и военно-морская крепость у ваших ног!
Немцы через перешеек подошли к Ишуньским позициям. Не верилось, но враг уже топтал крымскую землю.
В глубинных городках и поселках объявились коммунисты-добровольцы. Старые и молодые. Они молчаливо выстраивались перед скромными зданиями райкомов и горкомов партии, в которых им вручали партийные билеты, прощались с родными местами, садились на гремящие «ЗИСы» и сразу же бросались в боевое пламя, испепелявшее сотни и сотни жизней.
Ялтинский истребительный батальон занимал гостиницу «Крым». Командовал им Николай Николаевич Тамарлы, местный старожил, специалист по борьбе с береговыми оползнями.
В военной форме, опоясанный ремнями, тучноватый, с черной окладистой бородой, он с рассвета дотемна готовил роты к боевой встрече с врагом. В нем чувствовалась военная жилка.
Еще бы! Штабс-капитан царской армии. Но капитан, который безоговорочно принял революцию, защищал ее на фронтах гражданской войны, стал членом большевистской партии, в свое время возглавлял Ялтинский горсовет.
На площадке выстроились двадцать пять коммунистов-добровольцев.
Тамарлы обходит строй, здоровается с каждым в отдельности - знает всех по мирной жизни. Вот его рука задерживает ладонь пожилого человека с глубокими морщинами на изможденном лице:
- Ты нездоров, Павел Алексеевич?
- Война, Николай Николаевич.
Вскоре в Ялте появилась еще одна группа бойцов, по-особому экипированная: ватные стеганки и брюки, капелюхи, вместо вещевых мешков - туристские рюкзаки. Эти бойцы напоминали альпинистов, перед которыми неизведанные, ждущие штурма высоты.
Готовил эту группу мой помощник по разведке Степан Становский.
Свой день он обычно начинал с рапорта:
- Товарищ начштаба, меня вызывают в горком партии для получения особого задания.
- Что ты там делаешь?
- Много будешь знать - скоро состаришься.
Через день Становский вернулся с гор.
- Куда группу увел?
- На кудыкину гору.
Меня срочно вызвали в райком партии, к первому секретарю Мустафе Селимову - молодому, энергичному, немногословному. В мирное время он уважал нас, механизаторов, и крепко нам помогал.
Селимое усаживать не стал.
- Вчера вечером бюро райкома утвердило тебя командиром Алупкинского истребительного батальона.
- Ясно.
- Комиссар батальона - да ты его знаешь, ваш, гурзуфский, Александр Поздняков - срочно комплектует особую группу. По секрету - партизанскую. Через сутки она должна быть здесь, - Селимов отодвинул в сторону занавесочку - открылась карта-километровка. Секретарский палец лег на шоссе, соединявшее Ялту с Бахчисараем. - Запомни, и хорошенько!
- Партизанить?
- Да. Мы обязаны заранее все предусмотреть, послать в горы лучших - добровольцев, конечно. Для сведения: на Ишуньских позициях идут тяжелые бои.
Через день тридцать два алупкинца во главе с коммунистом Агеевым были в районе возможной дислокации партизанского отряда.
За группой потянулись машины с продовольствием, теплыми вещами. Скрытно готовили партизанские базы.
Меня и комиссара Александра Васильевича Позднякова снова вызвали в райком партии. Принимал второй секретарь - Герасимов. Путиловский рабочий, из-за проклятого туберкулеза вынужден был оставить цех и перебраться на жительство в Ялту. Он человек дельный, доступный. С полуслова понимал каждого, с кем приходилось встречаться, и терпеть не мог краснобаев.
Поздоровался, сразу же спросил:
- Батальон на полном казарменном положении?
- Так точно.
- Берег круглосуточно патрулируете?
- До самых Байдарских ворот.
- Правильно. Усаживайтесь.
В кабинете был комбат Тамарлы и его комиссар Белобродский. В сторонке стоял Степан Становский.
Герасимов откашлялся:
- Нависла опасность прорыва Ишуньской линии обороны. Надо быть готовым ко всему. Главная задача - сформирование Ялтинского партизанского отряда. База - ваши истребительные батальоны. Вы уже послали людей в горы, но нужны будут еще. - Герасимов отыскал глазами меня и Позднякова: - Вам, алупкинцам, дополнительно отобрать тридцать человек, в основном коммунистов, само собой разумеется, добровольцев. Вопросы есть?
Идем по набережной, молчим, но думаем об одном.
- Как вы, Александр Васильевич? - спрашиваю у комиссара.
- А ты?
- Из Крыма не уеду.
- А легкие?
- А у нас куда ни кинь, везде клин. Все из команды «тяжелоатлетов».
- Да, твоя правда!
За парапетом шумело море. У мола двухтрубный корабль, гремя цепями, пришвартовывался к причалу.
Поздняков ахнул:
- Снова раненые?
Заметили следы боевой схватки корабля в море: разрушенные надпалубные сооружения, пробитые осколками шлюпки, срезанный, как ножом, угол капитанского мостика.
Сутулясь от морского ветра, мы прижались к сухой стене мола и не спускали глаз с судна, которое уже было заякорено, но палуба еще пустовала, а едва слышная команда неслась издалека, будто с самого мутного неба. Вскоре по трапам застучали кованые сапоги. Матросы в касках и с автоматами сошли на берег и быстро оцепили район причала.