- О Джек! Джек! Джек!
- Ну встань! Дай мне руку. Давай выйдем на воздух!
- Прости! Я, наверно, опьянела. Ведь я никогда не пила… Никогда… Никогда!
И снова на ее щеки ледяным крошевом, соскобленным с замерзшего озера, упали соленые брызги океана. Но они не принесли, как в ту первую ночь на пароходе, ощущения бодрящей свежести, а лишь усилили тошноту.
- Джек, умоляю, проводите меня в мою каюту. Мне плохо!
- Ты хочешь вернуться к мужу в таком состоянии?
- Нет! Нет! Что же мне делать?
- На воздухе ты придешь в себя. Держись за мое плечо!
- Что ты подумаешь обо мне?
- То, что и раньше. Ты самая прелестная девушка на борту «Родезии».
- Неправда! Не смейся надо мной!
Она вдруг поняла, что зря старается перекричать ветер, который отнимал силу у ее голоса, ее слов, и что кричать здесь, на этом ветру,- все равно что быть немой. Беззвучные молнии, тоже немые, освещали кайму горизонта. Джек шевелил губами, но она ничего не слышала. Ветер трепал их волосы: золотистые кудри Джека и темные пряди Исабели, которые лезли ей на глаза. Джек снял с ее лица очки и швырнул их в море. Исабель протянула вперед руку и встретилась с черной пустотой океана, заполненной неистовым грохотом. Джек с улыбкой выхватил сумочку Исабели, вынул оттуда карандаш для бровей и губную помаду и стремительно, но в то же время сосредоточенно начал рисовать ее новое лицо: выгнул дугой брови, сделал сочными губы, взбил руками темные волосы. Исабель чувствовала ласковое прикосновение его пальцев то на висках, то на лице, то на губах, и наконец, когда Джек протянул ей маленькое зеркальце, она увидела, что эти едва уловимые изменения сделали ее совершенно иной: линия бровей стала выразительной, полные губы придали лицу новую симметрию, а милый беспорядок ее прически делал небрежно легким и раскованным весь ее облик. Ветер незаметно улегся, стих, и голоса опять обрели свою силу.
Когда Исабель и Джек вернулись в салон, Чарли, Томми и мисс Дженкинс - это неразлучное трио пожилых балагуров - были уже в полной форме. Они сидели в креслах, обтянутых зеленой кожей, и играли в игру собственного изобретения: разговор из шекспировских цитат. Ланселот - сама любезность - приготовил им коктейли на апельсиновом соке и аперитивы, и даже Чарли чувствовал себя молодцом.
- Зачем зря мучить наше серое вещество, как выразился бы мой любимый детектив, и заново изобретать то, что уже давно сказано, сказано на все времена и сказано здорово? - разглагольствовал Чарли.- За здоровье старого Вилли! Кто он? Педераст или Марло? Пусть этим займется ЦРУ. Важно, что он сказал решительно все, так что: «давайте сядем наземь и припомним предания о смерти королей» - «Ричард Второй».
Мисс Дженкинс с трудом подавила икоту:
- «У меня на вино очень слабая голова» - «Отелло». Томми заиграл на рояле свадебный марш Мендельсона.
- «Но признаюсь, что никогда еще так весело не плакал я от смеха! Веселая трагедия в стихах!» - «Сон в летнюю ночь».
- «И легкомысленной супруге муж мрачный в самый раз!»- «Венецианский купец».
- «Когда сойдемся мы втроем… дождь будет, молния иль гром»,- закудахтала мисс Дженкинс.
Чарли и Томми поднялись, веселые и бодрые, чокнулись бокалами и дружно выкрикнули:
- «When the hurly-burly's done, when the battle's lost and won!» [108]
- Круглые идиоты! - Джек пожал плечами и отвернулся.- Потом они попадают в лапы к подонкам, и, даже когда их ведут на гильотину, они все еще хотят выяснить, за что, и поднимаются на помост ошарашенные, наивные, но исполненные своего дурацкого достоинства! Дай мне волю, я бы вставил в их зады настоящие ракеты!
- Джек… что вы говорите? - прошептала Исабель.- Мне надо сейчас же вернуться к себе!
Джек поднял брови и оскалил зубы.
- Значит, вежливость вся вышла и романчику конец! Проваливай отсюда, пьяная дура! Ты хоть знаешь, с кем связалась? Хватит ломать комедию! Сейчас ты узнаешь всю подноготную Джека Мэрфи, который восемь лет подряд вывозил грязь на этом пароходе и истратил все свои сбережения, чтобы хоть раз побыть в обществе приличных джентльменов и милых дам!
- Ты… вы… слуга?… Я… Я поцеловала простого слугу?
- И последнего разбора, моя радость. Вот этими отманикюренными пальчиками я мыл уборные и таскал помои! Что ты на это скажешь?
- Пустите меня!
- Нет, погоди. Мне еще не приходилось встречать такую высокомерную особу, которой не по вкусу любовник-слуга. Ведь всем подавай острые ощущения! Со сколькими уважаемыми дамочками переспал я в каждом рейсе?
- Сеньора Дженкинс! Пожалуйста, ради бога! Помогите мне!
- «И все ж боюсь я, что тебе, кто от природы,- прокаркала в ответ мисс Дженкинс,- молочной незлобливостью вспоен, кратчайший путь не выбрать» - «Макбет».
Джек удержал Исабель за руку.
- А сегодня я получил телеграмму. Что ты на это скажешь?
- Я не знаю… не знаю… какая телеграмма? Ради бога… Ай! Марилу… тетя Аделаида, они…
- Моя мать, моя старенькая мать всю жизнь торговала цветами на улицах Блэкпула, у театров, ну, как в старых мелодрамах, под снегом и дождем… А я взял и просадил все разом на это путешествие. Теперь мне и вино приходится выпрашивать.
- Вы делаете мне больно… Отпустите меня ради всего святого… мой муж…
- Ах, тебе безразлично, что стало с моей матерью? Ты, я вижу, не самая добрая на свете.
- Сеньор, я ничего не понимаю, пустите меня, умоляю вас…
- Сердце. Она погибнет через три месяца, а у меня ни пфеннига, чтобы заплатить за эту окаянную больницу. Я здесь бегаю за тобой, а она…
Джек припал к коленям Исабели и разрыдался.
Исабель вскинула руки, словно хотела призвать демонов, я вдруг опустила их на белокурую голову Джека.
- Джек… сеньор… о боже! Ну что в таких случаях надо делать… ведь я никогда…
Открыв сумку, она вынула платочек и негромко высморкалась.
- «Fair is foul and foul is fair» [109] ,- сказал сквозь икоту Чарли.
Подумав, Исабель извлекла из сумочки синий бумажник, нашла шариковую ручку и быстро доставила аккуратную подпись на двух чеках. В интернате Святого Сердца ее научили красиво расписываться.
- Сколько вам нужно? - спросила она сухим и усталым голосом.- Двести долларов? Пятьсот? Скажите!
Джек молча замотал головой, и его беззвучные рыдания перешли в протяжный отчаянный стон.
Исабель сунула чеки в карман его пиджака, сняла голову Джека со своих колен так, словно это был хрупкий стеклянный шар, и медленно вышла из бара при полном равнодушии пьяного терцета, который уже расстался с цитатами из Шекспира.
- Дерьмо! - рыгнул Чарли.
Ехидный взгляд Ланселота проводил Исабель до самой двери.
- Тебе бы хорошо сейчас облегчиться,- сказал мистер Гаррисон Битл.
На нем был синий льняной пиджак и белые брюки из тонкого сукна - его любимое сочетание цветов. Он приводил себя в порядок перед зеркалом.
Исабель в это время лежала на кровати под изображением Гваделупской Девы, которую стюард Лавджой прибил простым гвоздем. Она тоже посмотрелась в свое маленькое ручное зеркальце и сморщилась от досады. Потом высунула язык и долго его рассматривала, чувствуя свежий запах одеколона, которым Гарри смочил платок.
- Ай, Гарри, посмотри! У меня никогда не было такого языка! Господи, какой позор!
Гарри придирчиво изучал себя в зеркале.
- Мне до сих пор не верится, Исабель! Попасть в такое непотребное общество.
Он развязал галстук.
- Ой, Гарри, напрасно я тебе все рассказала! Он открыл шкаф, сосредоточенно хмуря брови.
- Нет, не напрасно. Мы ничего не должны таить друг от друга. И вообще я тебе благодарен за такую откровенность. По крайней мере теперь ясно, что после двух бокалов шампанского и одного коктейля ты можешь упасть в море. Словом, мне предстоит научить тебя еще одной вещи: пить в обществе.
Он вздохнул и выбрал синий галстук с красными полосками.
- Вот видишь! Лучше бы я осталась с тобой. А ты вдруг захотел, чтобы я пошла развлечься…
Он поднял воротничок рубашки.
- Но мне думалось, что ты будешь это делать с приличными людьми. Здесь столько достойных и приятных пар. А ты угодила к пьяным проходимцам.
Он завязал красивым узлом новый галстук.