Сколько их в то дальнее село,Мальчиков безусых, не пришло.
Раз в село прислали по веснеФильм документальный о войне.
Все пришли в кино – и стар, и мал.Кто познал войну и кто не знал.
Перед горькой памятью людскойРазливалась ненависть рекой.
Трудно было это вспоминать.Вдруг с экрана сын взглянул на мать.Мать узнала сына в тот же миг.И пронесся материнский крик:
– Алексей, Алешенька! Сынок… –Словно сын ее услышать мог.
Он рванулся из траншеи в бой.Встала мать прикрыть его собой.
Все боялась – вдруг он упадет.Но сквозь годы мчался сын вперед.
– Алексей! – кричали земляки. –– Алексей, – просили, – добеги…
Кадр сменился. Сын остался жить.Просит мать о сыне повторить.
И опять в атаку он бежит.Жив-здоров, не ранен, не убит.
Дома все ей чудилось кино.Все ждала – вот-вот сейчас в окно
Посреди тревожной тишиныПостучится сын ее с войны.
«Люблю пейзаж проселочных дорог…»
Люблю пейзаж проселочных дорогС их живописными изгибами,С белесой пылью из-под ног…
Как жаль – всему приходит срок –Проселки под асфальтом сгинули.
Но если вдруг в чужой странеЯ натыкаюсь на проселок,Вновь возвращается ко мнеБылая память дней веселых –С тверской рыбалкой поутру,Но чаще все ж – с грибным скитаньем.И с благодарностью костру,Когда гроза в лесу застанет…
Люблю пейзаж проселочных дорог.Как жаль – всему отпущен срок.
Мой хлеб
Тверской областной библиотеке имени А. М.Горького
Я с книгой породнился в дни войны.О, как же было то родство печально!Стянув потуже батькины штаны,Я убегал от голодаВ читальню.
Читальня помещалась в старом доме.В ту пору был он вечерами слеп…Знакомая усталая мадоннаСнимала с полки книгу,Словно хлеб.
И подавала мне ее с улыбкой.И, видно, этим счастлива была.А я настороженною улиткойПрилаживался к краешку стола.
И серый залС печальными огнямиВмиг уплывал…И всё казалось сном.Хотя мне книги хлеб не заменяли,Но помогали забывать о нем.Мне встречи теЗапомнятся надолго…И ныне –В дни успехов иль невзгод –Я снова здесь,И юная мадоннаНасущный хлебМне с полки подает.
«Когда я долго дома не бываю…»
Когда я долго дома не бываю,То снится мне один и тот же сон:Я в доме нашем ставни открываю,Хотя давно живет без ставен он.
Но всё равно я открываю ставни,Распахиваю окна на рассвет.Потом, во сне же, по привычке давнейЯ рву жасмин и в дом несу букет.
Отец не доверяет мне жасминаИ ветви все подравнивает сам.И входит мама.Говорит: «Как мило…»,Цветы подносит к радостным глазам.
А после ставит тот букет пахучийВ кувшин, который я давно разбил.И просыпаюсь я на всякий случай,Поскольку раз уже наказан был.
И всё меня в то утро беспокоит,Спешат тревоги вновь со всех сторон.И успокоить может только поезд,Что много раз разгадывал мой сон.
Торжокские золотошвеи
Смотрела крепостная мастерицаНа вышитую родину свою…То ль серебро, то ль золото искрится,То ли струятся слезы по шитью.
И лишь ночами вспоминала грустно,Что жизнь ее ни в чем не берегла…Откуда же пришло твое искусство?Чьим колдовством помечена игла?
А было так… Проснувшись на печи,Она по-детски улыбнулась солнцу,Когда сквозь закопченное оконцеПробились к ней весенние лучи.
Как нити золотые – всю избуОни прошили радостным узором.Она смотрела воскрешенным взоромИ утро принимала за судьбу.
Все в ней дрожало, волновалось, пело.И белый свет – как россыпи огней.Она к оконцу оглушенно села…И вот тогда пришло искусство к ней.Пришло от солнца, от любви…Оттуда,Где ей открылась бездна красоты.Она в иголку вдела это чудо,Ниспосланное Небом с высоты.
И не было на ярмарке товараИскусней, чем торжокское шитье.Она надежду людям вышивала,И слезы, и отчаянье свое…
«Срывают отчий дом…»